- Не навязывай людям свою помощь, они этого не ценят, - усмехается Сергей. Вертит в пальцах айфон. На столе перед ним только планшет и ключи от машины на стильном брелоке.

Я пижон, катаюсь на пежо - я новорожденный рэпер, продолжаю упражняться.

- Ребята, - Аркадьевич стучит маркером по доске.

Тяну Антона к себе и говорю на ухо:

- Это он облил меня из лужи. Испортил платье. Очень напугал. Поэтому разбила телефон. А теперь вот написывает вк. Сделай ему что-нибудь.

Еще не успеваю закончить, но уже жалею о сказанном. Есть во мне жирный минус - иногда девочка-девочка ведет себя как отборная стерва.

Лицо Антона мрачнеет, буквально вижу нависшую грозовую тучу, воображение мое настолько услужливо, что пахнет озоном. Торопливо соображаю, что еще сказать, но не успеваю.

Антон вскакивает. В глазах такое бешенство, когда он оборачивается к нему. И он тоже вскакивает, напряженный, готовый отразить удар.

- Ребята! - долетает от платформы. Какой-то несерьзный, глупый звук, словно забыли выключить телик, а там началась скучнейшая передача типа “Что?Где?Когда?”.

Следом вскакиваем мы с Викой. Хватаю Антона за руку, но он меня не замечает. Рядом Вика тонко-тонко пищит, что нас сейчас всех выгонят. И она права, от терпения Аркадьевича остались одни крошки и их даже меньше, чем у него на свитере. С чувством, с толком, с расстановкой, он говорит:

- Молодые люди, вышли вон. Девушки, садитесь, но чтобы я вас до конца пары больше не слышал.

Антон смахивает вещи в сумку-портфель и с готовностью пробирается вниз по рядам - он этого и хотел. Сергей без энтузиазма спускается тоже, их провожают любопытные взгляды и перешептывания.

Когда дверь закрывается с той стороны, мы с Викой садимся, обе, как на иголках. Чувствую себя прегадко. Университет подразумевает, что мы повзрослели, мы сами пришли учиться. Первый день, первая пара и такой провал. А если еще Антон расквасит пижону нос, виновата только я, сама же домахалась красной тряпкой. Хотя… Почему я? Ничего не наврала, сказала, как есть. Чего ради мне его выгораживать? Если ему и прилетит - сам напрашивался, он же совершенно невозможный. И это с ним нам видеться каждый день из года в год? Один вопрос - за что?! Из проступков на ум приходит только случай, когда на спор украла жвачку в магазине. Но Бог Дирол как-то уж слишком мелочный и мсительный и жесток на расправу. Несоизмеримо.

Строчу сообщения Антону, отвечаю на Викины печтаные вопли и вполовину уха слушаю лекцию. Аркадьевич задвигает про любовь к мудрости - своевременно. Оставшиеся семьдесят минут. Даже не отпустил на пятиминутку, ибо позже начали. Конечно, сам-то наелся. Не могу отстать от него с этими крошками, он их так и не стряхнул. Не видит? Сэр, для чего вам очки?

Мы выходим сразу после звонка. Антон стоит у окна напротив, локтями опирается на подоконник. В ушах наушники, в руках телефон, по виду целый. Кладу руки ему на талию, на мой вопросительный взгляд он отвечает, что все хорошо. На Викин вопрос:где Сережа, - что он не его гувернантка.

Сережа появляется перед самым звонком, с той же едкой улыбкой. Наверняка репетировал перед зеркалом - какая-то нечитаемая усмешка, гремучая смесь то ли наглость, то ли застенчивость. Снова садится позади нас, но молчит, рыбка. Пиранья. Или акула. Челюсти, две тысячи девятнадцатый год выпуска. Он молчит, но спиной ощущаю его взгляд, и он меня нервирует. Из-за него не могу горбиться, как я это люблю, и от напряжения ноет поясница.

После второй пары полчаса на обед, но в столовке очередь, как в советские времена. Есть подозрение, что и меню не ресторанное. Мамина подруга рассказывала про свою дочь, инженера-технолога, что студенты работают в столовой и плевать хотели на саннормы. Поэтому чай. Нет, два чая.

Я пью и смотрю на него потому, что он тоже на меня смотрит. Антон сидит спиной и не в курсе, что во мне скоро просверлят дырку. Моим соседям надо у него поучиться ремонтным работам. Абсолютно бесшумно и после одиннадцати лавочку можно не сворачивать. Украдкой показываю ему средний палец. Замечаю обломанный ноготь. Вот черт, когда это я успела?

Третья пара проносится еще быстрее, чему я рада, не описать, мы на самом последнем ряду и преподша симпатичная. И она об этом знает. Марина Маратовна. Она похожа на студентку. Она брюнетка с темными глазами и, не прочь поболтать о себе любимой в учебное время. Таким образом мы выяснили, что по национальности она татарка. А ее мама, - внимание, еще кусок важной информации! - блондинка с голубыми глазами - и как раз так выглядят настоящие татары. Антон несмешно шутит, типа: Вика, ну-ка, где твой национальный костюм? Слышала в чем ходят татары? Тебе пойдет эта их шапочка. И не надевай больше эту юбку. Вика в том же тоне юмора за двести обещает, что подарит юбку ему.

После учебы на парковке меня ждет мама. Мы прощаемся с Антоном, Вика уже уселась к нему в машину, когда она виснет у него на руке и ноет: ну Антош, ну подвези, ну не в маршрутке же мне ехать, - лучше согласиться. Потому, что отказы не действуют, она их просто не слышит и как заевшая пластинка плачется на тяжелую безлошадную долю. Машину ей папа купил вообще-то, симпатичную малолитражку, восемнадцать будет вот-вот, но она так “верно” рассчитала время, что на права еще учится.

Она высовывается в окно и машет мне. Делаю ручкой в ответ.

- Увидимся вечером? - Антон коротко чмокает в губы.

- Пока не знаю, - обнимаю его за шею, целую, уже не так невинно, но вспоминаю про маму и отстраняюсь. - Пока. Люблю.

- Люблю.

Сажусь в машину цвета пожара.

- Как первый день? - спрашивает мама, выруливая с парковки.

Неопределенно жму плечами. Моего ответа она и не ждет, делает радио громче и щебечет про “классный новый завоз и вот мы щас что-нибудь тебе подберем в честь начала учебы”. Прямо скажем, так себе праздник.

В трк у нее салон одежды, и довольно неплохой. Мы обе там одеваемся. Она и сейчас в новом клетчатом платье. Смотрю внимательнее. Ей очень идет новая прическа, недавно мама решилась на смелое, молодежное окрашивание - нижние волосы медно-рыжие, верхние смоляные черные. Да и помолодела как-то неуловимо, ей можно дать тридцать с мини-хвостиком. Не сравнить с тем, что было год назад - из-за стресса и развода выглядела ходячим кошмаром. Старуха Изергиль. Они с папой пять раз подавали и забирали заявление, пока, наконец, не развелись. Им, может, и легче, а мне что-то не очень. Если они так долго сомневались, что мешает сойтись опять? Вполне допускаю. Иногда присаживаюсь на уши, ему или ей, что, может, вернем, как было, обещаю всякое детское, хорошо себя вести и т.д., но они пока неподкупны. Как цинично говорят, все продается и покупается, но не знаю, какая нужна валюта, чтобы разбитое счастье собрать.

В торговом центре настроение поднимается. Безмятежный народец, обожаю быть частью праздношатающейся толпы и глазеть по сторонам.

Ходить с мамой по магазинам тот еще квест. Меня используют в качестве тележки, она хватает все без разбору, а я таскаюсь за ней сначала с вешалками, потом с пакетами, как шофер. Но сегодня я королева бала, и она сжалилась, поэтому мой гардероб быстро пополнился синим джинсовым комбинезом, синей блузкой с кружевными рукавами и синей кожаной юбкой. Чито поделать, цвет настроения - синий. Давайте мартини.

После зашли за другим телефоном. Хотела выбрать нечто из новинок, но вспомнила слова одного придурка про зашкварную камеру и из принципа взяла ту же самую модель. Ибо пошел он.

На обратном пути не расстаюсь с интернетом и виртуальным Антоном. Ах, да, куда мы без Вики. Беседуем втроем, подруга настаивает, что наши студенческие нуждаются в купании, например, в шардоне. Она специально избегает глагола “обмыть”, будто от этого меняется суть, и банальная пьянка становится чем-то иным. За глаза Антон называет Вику Купитман. “Твой Купитман разлил сок у меня в машине”. “Твой Купитман опять просил забрать его среди ночи из злачного места”.

Выхожу из ауди, прижимая к груди коробку с моими любимыми медовыми пирожными, которые мы купили в кафе. Мама идет впереди, я за ней, на ходу печатаю сообщение.