Наша классная руководительница ввела моду - приклеивала красные звездочки на обложку тетрадей. Пять пятерок - одна звезда. У него набиралось по три-четыре звездочки на тетрадь. Сплошные пятерки. Круглый отличник.
Он даже читал быстрее меня.
Танцевал. Во втором классе на празднике вместе с одной девочкой балет. Может, не балет. Помню, что костюмы у них были белые. А музыка нечто вроде медленного даб-степа, такая мелодия была, проникновенно в душу. И танец - глаз не оторвать. Казалось бы, второй класс, а до сих пор не забыла. Было ощущение, что постановка про взрослые отношения. Нет, без всяких там гадостей эротических. А про какие-то сильные чувства, тогда еще нам, малявкам, недоступные. Но через движение что-то такое неуловимое передавалось. Он и сам вряд ли понимал. Но передать смог. В общем, здорово он танцевал.
Но суть в фамилии, Сережа Хаматов - был редкостным хамлом. Уже тогда. Только оный факт никого не останавливал, ни меня, ни Вику, ни одну из наших девчонок.
Малолетний нахальный серцеед.
Как-то после уроков мы с Викой решились. Расставить и точки, и запятые, и всю пунктуацию. Девочкам неприлично делать первый шаг, но, да, любовь зла.
Мы дождались его в раздевалке. И пристали. Я говорила: ты любишь Вику. А она: ты любишь Олесю. Просто на повторе, пока он не остановит.
Он переобувался в зимние ботиночки, надевал теплый свитер, заматывал на шее вязаный шарф и молча смотрел на нас. Слушал пластинку “ты любишь, ты любишь” на разные голоса. Когда уже застегивал куртку, шагнул к нам, и заорал:
- Да люблю, люблю!
Заорал он это на Викиных словах “Ты любишь Олесю”.
И тогда я оглохла от счастья. И первый раз в жизни не спала всю ночь из-за мальчика.
А на следующий день увидела его на переменке перед уроками. Он ел булочку вместе с нашей двоечницей Юлечкой, одну на двоих. Шоколадную. С маком. И давал ей пить персиковый сок из своей трубочки.
И тогда у меня обострилось зрение.
Олеси, Вики, Юли, Марины, Даши - все те, кто плавится рядом с ним - нас таких много. И всегда будет много. Да, он классный. Но надеяться на что-то с самоувереным красавчиком - на веки вечные плакать, плакать, плакать, когда жюри отдает твою корону другой.
Лучше отойти. И к подобным ему, вообще, не подходить. Конкурс? Если только в качестве судьи со стороны.
Сия мудрость снизошла на меня в десять лет - тогда даже и не оценила толком, насколько это дорогой и важный подарок от школы к выпускному из четвертого класса. Просто кусочек женской интуиции - с павлинами давайте без меня.
А с годами убедилась, что все так и есть. Перед глазами туда-сюда плавала в собственных слезах Вика, которой, та история, наоборот, была вызовом - Олеся, ты скучно бьешь по тормозам и сворачиваешь, а я на опасной скорости несусь вперед.
Она так и носится. Сплошные аварии.
Уже прошло восемь лет. И вот я второй раз в жизни не сплю всю ночь из-за парня с тем же фатальным именем.
И не знаю, почему. Ведь уже давно не замечаю похожих на него наглых болванов, убираюсь с дороги на автопилоте. Не надо мне, грасиас. Предубеждение разрослось внутри и пустило корни.
Но на горизонте неизменно маячит этот лесоруб и топором, лопатой, трактором все выдирает нафиг.
Страшненько. Надо либо гнать его из леса, пока могу. Либо пусть остается. Но тогда надо быть готовой, что он и меня саму может разрубить. И дальше пойдет.
Охотиться.
В чужих лесах.
Браконьер.
Я не готова, мне сердце пригодится еще. Оно кровь качает. И все такое.
Но во мне снова говорит та девочка, которой нужны точки, восклицательные знаки, хоть что, только вот без вопросиков этих бесячих.
Завтракаем с мамой, нещадно зеваю.
Кофе невкусный.
Она постоянно разный покупает, и первые несколько чашек выходит непривычная бурда.
Печалька.
- Леся, надеюсь, что до нашего возращения вы с Антоном заявление не подадите? - мама режет хрустящий вафельный торт. Отмеряет самый мелкий кусочек, чуть ли не по линейке. С этим строго. Кладет в блюдце. - Все так быстро происходит сейчас. Мы с тобой даже поговорить толком не успеваем. Папа, кстати, в курсе?
- Нет, - стучу ложкой в кружке.
Папе я сегодня ночью звонила.
У него чуть другой часовой пояс, и мне так хотелось, чтобы меня кто-нибудь отвлек, кто-то близкий, кто меня знает и понимает, так просто, послушать его голос, новости, шуточки, смех. Но уж не обсуждать личные всякие заморочки.
Папочка, я не скрываю, а спасаю твою нервную систему от нашествия цирка с конями.
- Вот и не говори пока. Он все равно в командировке. И не торопись, хорошо? А то нас с Ильей тоже не будет, - она жуется. - Ладно хоть, Сережа здесь.
- Да уж, повезло так повезло.
- Леся, ну вот чего ты опять?
- Все, все, - встаю из-за стола, чмокаю ее в щеку. Снова зеваю. - Можно, я не поеду в универ? Там все равно только одна пара. Вдруг потом по пробкам в аэропорт не успею? Или Самогон захочет сначала всю группу по домам развезти.
Вижу, как она хмурится, и киваю:
- Оф кос, скрылась с глаз твоих, - задерживаюсь на пороге. - Только если вы меня не дождетесь, я вас тоже ждать не буду. Оставайтесь на островах. Бизнес туда, пижона, тетю Наташу забирайте тоже. А мне судьба куковать бобылем.
Лоб у нее разглаживается. Она фыркает:
- Ох, ну и дурында ты, Лесь. Дождемся, куда денемся.
Настроение у нее превосходное. Счастливчик.
Забрасываю в рюкзак учебник. Надеваю длинный свитер крупной вязки. Смотрю в зеркало.
Ага, я в черном потому, что иду со своих похорон.
Свитер, слаксы и новые Викины ботинки без каблуков на толстой подошве, волосы собраны в шишку на затылке, из макияжа тушь и любимая помада цвета вишни. Так, еще темные очки. В целом, я красотка. Да и части меня по отдельности. Мне такое говорили, и не сотню раз. Я и сама знаю, не слепая.
Но блин, дело не во внешности, конечно.
Мне просто уверенности не хватает самой навстречу шагать.
Выхожу в коридор. В дверь звонят. И звон у меня в голове - вот оно совпадение, он в тоже самое время шел к тебе. Распахиваю дверь и…
- Лесенка, давай шевелись, уже опаздываем.
…опять эта Лесенка. Его заклинило что ли? Меня Олеся зовут.
Сергей жмет кнопку у лифта, хлопает по карманам кожанки.
- Черт, где телефон-то? - смотрит на меня, будто я могу знать. Двери разъезжаются. Он вкладывает мне в руку ключи от джипа Ильи. - Спускайся пока, я домой на пять сек. Сотку оставил.
- Прости за озеро, - удерживаю его за куртку. Он удивленно оборачивается. Ждет продолжения. Я торопливо объясняю. - Тогда из-за мамы…не соображала. Все спонтанно так случилось у них…у нас. И потом Антон…И я не думала, что для тебя всерьез там что-то. И сама отнеслась легко. То есть…Мне все понравилось, но я…А щас вижу, что…Ну, в смысле…Ты мне очень нравишься, и я не хочу, чтобы ты…
Все, лучше заткнуться.
Красноречие на высшем уровне.
Я вовсе не так репетировала.
У него такой странный взгляд. Что мне хочется рот себе зашить. Суперклеем заклеить. Язык отрезать.
Но уже поздно.
Тогда воды ледяной. Костер полыхает, Снегурочка тает.
Он лыбится.
Вот я дура.
Ничего не отвечает.
Умру прям щас.
Разворачиваюсь к лифту. С размаху ударяюсь лбом в закрытые двери - тот уже уехал. Поправляю сползшие на нос очки.
Слышу смешок за спиной.
- Зая, там сначала кнопочку нажать надо, - Сергей давит панель. - Дальше сама справишься? Нужно будет в кабину зайти. Или постой пока, от греха подальше, я только за телефоном в-о-он в ту квартирку, видишь?
Он осторожно тянет вниз мои очки. Хочет в глаза посмотреть. А мне так стыдно за ту нескладную откровенность, что вывалила на него. Наклоняю голову и отступаю.
Щелкает замок. Мы вздрагиваем. На площадку выруливает мама. Видит нас и моргает:
- Лесь? Сереж? А вы почему еще здесь?
- Да вот, Лесенка мне в любви признается, - веселым голосом говорит он. Отпирает квартиру.
