…Или это произошло чуть позднее, когда я смотрел на незнакомого человека, сидевшего напротив меня, и никак не мог понять – кто он?

– Вы – налоговый инспектор, – внезапно осенило меня.

Он с недоумением проговорил:

– Я твержу вам об этом уже пять минут. Вы что, нездоровы?

– Здоров, – возразил я. – Разве не видно? Я молод, красив и здоров. Что вам от меня надо? Налоговые отчеты у нас заполняет бухгалтер.

– Вот именно, – подтвердил он. – Просчеты в последнем видны невооруженным глазом. Хотите взглянуть?

Не дожидаясь моего согласия, инспектор достал из кейса небольшой пакет, и подал мне. Я протянул руку, и вдруг женский голос вскрикнул: «Не берите конверт!» Чей это был голос? И откуда он возник?

Я отдернул руку, но он продолжал держать пакет над столом.

– Что это? – спросил я.

– Ваш отчет.

– Почему он в конверте? Разве так подаются отчеты в налоговую инспекцию?

Оглянувшись на дверь, инспектор понизил голос:

– Я не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел, кроме нас с вами.

– Почему?

– Я ведь уже сказал! За такие нарушения вам придется дорого заплатить. Посмотрите же сами!

– Откройте конверт, – потребовал я.

На его незапоминающееся лицо наползло оскорбленное выражение.

– Не хотите, не надо, – пробубнил он и хотел было убрать конверт, но я схватил его за руку.

– Открывайте!

– Да что это с вами?!

– Что в конверте? – мне хотелось обозвать его последними словами, но я еще сдерживался.

Быстро обогнув стол, я прижал его к креслу, на котором он сидел.

– Открывай конверт, скотина, – прошипел я, сдавив его горло. – Там деньги? А здесь где-то камера, да?

– Да, – просипел он, хватая воздух.

– Ты хотел меня подставить? – я уже понял это и все же сам поразился. – Взятка налоговому инспектору… На сколько лет я бы сел? Кто тебя нанял?

– Задушишь…

– Задушу, – заверил я. – У меня, знаешь ли, сегодня как раз такое настроение....

– Беги, – вдруг выдавил он, и я разжал пальцы. Отдышавшись, он повторил: – Беги, черт бы тебя побрал! Слов камера не пишет, он поймет, что ты обо всем догадался. Этот тип все равно достанет тебя, если не смоешься.

– Кто он?

Мне было страшно услышать ответ.

– Ты сам знаешь, – он опять боязливо осмотрелся. – Здорово же он тебя ненавидит.

– За что? – голос у меня прозвучал почти жалобно, и я испугался того, что кажусь ему смешным.

Но инспектор уже шел к двери, бормоча на ходу:

– Это уж тебе лучше знать. Мой тебе совет: уходи сию же секунду, все бросай и никому не звони.

– Даже маме?

– А она у тебя актриса? Вот видишь… Она не сумеет изобразить беспокойство, если будет знать, что с тобой все в порядке. Правда, уходи, пока он не нанял киллера. Теперь он уже не остановится, я таких знаю… Ты, вроде, хороший парень. Мне жаль, что с тобой так обошлись.

– Спасибо.

Я действительно был благодарен ему, ведь никто из нас не представлял, чем это для него обернется.

– Дурацкая сцена вышла, – криво усмехнулся он и, не простившись, вышел.

Мне хотелось еще что-то сказать ему, но я так ничего и не придумал. Он тоже больше не произнес ни звука, только в дверях подмигнул мне, и это короткое движение век было, как щелчок гипнотизера, выводящего из транса. Я очнулся и едва не закричал от боли.

Кажется, я метался по кабинету, натыкаясь на стены, а потом они внезапно исчезли, и мне в глаза налетел песок. Я катался в пыли на какой-то проселочной дороге и не помнил, как здесь оказался. На мне все еще были дорогой костюм и галстук, только цвет их теперь невозможно было определить. Пыль забилась мне в горло до самых легких. Я весь состоял из пыли, как ничтожная моль. И со мной обошлись, как с молью…

Не отряхиваясь, я пошел по дороге навстречу закату. Больше всего мне хотелось дойти до него и сгореть. Но в жизни не сбываются как раз главные желания. Эта безнадежность и поддерживает в людях веру в загробный мир.

Тучи не появились, но я так старательно вглядывался в меркнущее небо, словно дождь мог мне навредить. Когда солнце все же скрылось, так и не подпустив меня, я просто рухнул под первым кустом. Я не сразу уснул, просто у меня больше не было сил двигаться.

Перед моими глазами по узким травинкам торопились домой запоздавшие, насекомые. Я видел черные движущиеся точки, но не различал – жук это или муравей. Когда-то мы с Максом без устали ловили бабочек. Не для коллекции, просто соревновались в ловкости. Мы тут же их отпускали, и ни ему, ни мне даже не приходило в голову, что бабочки уже успели пережить ужас смерти. Теперь я понимал, каково это – выскользнуть из-под сачка… Тебе возвращают жизнь, но забывают вернуть желание жить.

Кажется, я только-только задремал, когда кто-то тряхнул меня за плечо. Я сел, ничего не видя в темноте, и потер глаза, до сих пор горевшие от пыли.

– Вот это находка, – произнес незнакомый хриплый голос. – Ты что тут делаешь, салажонок?

– Я не салажонок, – ответил я, еще не разглядев, с кем разговариваю.

Он присел, обдав меня ненавистным запахом крепкого табака, и тяжело задышал в лицо. Теперь я видел, что лучше было не огрызаться – даже на шее у него, красовались тюремные наколки. Он самоуверенно взял меня за подбородок и, пристально оглядев, довольно произнес:

– Интеллигент… Люблю интеллигентов. Со мной на зоне один сидел… Фальшивомонетчик. Так языком чесал – заслушаешься! У тебя с этим как?

– Не знаю, – честно сказал я. – По-моему, не очень.

– Ломаешься? – насторожился он. – А чего разлегся посреди леса?

– Я спал.

– Кореша тебя, что ли, забыли?

– Вроде того. А вы здесь живете?

Он отрывисто хохотнул:

– Ага, прям под кустом. Как зайчик. Ты пьяный, что ли? Вроде, не пахнет. Дрянью, поди, обкурился?

– Я вообще не курю.

– Ну, вставай тогда. Болячку прилежишь на голой земле-то. Переночуешь у меня… Куда среди ночи идти?

Его звали непривычно – Макаром. За те десять минут, что мы добирались до его дома на окраине деревни, он выложил, что освободился только полгода назад, а до этого зона шесть лет была его «мамкой». Посадили Макара, по его словам, за глупость: спалил по пьяни колхозную ферму, которую сторожил. Но на земляков Макар зла не держал, вернулся сюда и в первый же вечер сошелся с одной разведенкой. Теперь ему казалось, что он всегда был к ней неравнодушен.

– Пашуней звать, – произнес он с нежностью и тут же грубовато добавил: – Накопилось в бабе ласки – замучила меня!

Когда мы выбрались на опушку, за которой начиналась деревня, Макар оглядел меня с удивлением:

– А ты чего такой грязный? Увалился куда?

– Вроде того.

Он даже обиделся.

– Чего ты все: вроде, вроде. Скрытный больно… Не доверяешь?

– Доверяю. Просто не хочу, чтобы ты смеялся.

– Не буду, – неожиданно серьезно пообещал Макар. – Я иногда сам такие номера выкидываю, хоть плачь, хоть смейся. Тебя побил кто?

– Вро… – начал я, потом сказал: – Не кулаками. Так тоже бывает.

– Рассказывай! – важно отозвался он. – Уж я-то всякого на зоне насмотрелся. И кулаками, и словами, и чем хочешь… Дай-ка я тебя отряхну… Пашка домой в таком виде не пустит. Хотя она уже спит, поди, ты там потише.

Я вспомнил, о чем хотел спросить:

– А ты чего по лесу бродил?

– Бессонница, – хохотнул он. – Не, правда! Иной раз целую ночь заснуть не могу. Веришь-нет, глаза страшно закрыть.

– Верю.

Теперь я действительно в это верил.

В доме кисло пахло дрожжами, и я с порога понял, что сейчас предложит Макар. И впрямь он затащил меня на кухню и хитро подмигнул:

– Давай по маленькой?

– Давай, – согласился я.

– А я думал, откажешься, – удивился он. – Ты, поди, хуже коньяка ничего и не пил?

– Пил, – заверил я. – В детстве, как и все с бормотухи начинал. Мы с другом в седьмом классе попробовали.

Макар снисходительно протянул:

– Ну, чего-то вы припозднились! Я еще в школу не ходил, уже самогонку со стопок допивал. Ты чем закусывать будешь? У нас тут по-простому…