– И люди образумились? – спросил я, раскрывая мешок перед очередной бумажкой.

– О, нет, конечно, иначе какой бы был прок в этой истории? За время страданий люди настолько привыкли к нему, что снова отказались отринуть идею и быстро забыли пережитый ужас. Наказание за надменность сделало их ещё более самовлюблёнными. Теперь они считали своё право на истину оплаченным кровью и превратились в самозабвенных фанатиков. Очень скоро город превзошёл былое величие. Весь мир был поражён новыми успехами. Идея стала привлекать ещё больше последователей, но на этот раз уже не люди шли к ней, а она опутывала земли. Новые дары засияли так ярко, что затмили последствия недавней катастрофы. На этот раз хищник зажёг приманку над всем человечеством.

– Жители этого города похожи на сумасшедших, – сказал я, – раз уж осознанно держатся за то, что может их убить.

– Нет, вовсе нет. Они не сумасшедшие. Просто после пережитого они поняли, что убежать от призрака однажды появившейся идеи невозможно и рано или поздно она снова оживёт. И раз уж они знакомы с этой идеей ближе других – им и пытаться её обуздать. Ну а дом – всегда дом, какой бы он ни был. Подсоби-ка мне с мусором, сынок.

Я сунул мешок в мусоросжигатель. Ванс хлопнул скрипучей дверцей и опустил защёлку.

– Уф… – Он выбил пыль из перчаток. – Ну что, бахнем по лимонадику?

Я согласился, и пока Ванс был в подсобке, начал набивать мусором новый мешок. Удар пикой за ударом всё дальше уводили меня от мыслей о том, как Ванс лихо продрался сквозь нежелательную для меня тему, в то же время не обойдя её стороной, как он точно воспринял моё настроение, понял, что для меня поездка в лагерь равносильна побегу от произошедшего, и что это произошедшее для меня, несмотря на всю чудовищность, слишком дорого, чтобы его можно было так просто отпустить. В какой-то момент я вдруг осознал, что мешок забит уже наполовину, и только тогда поднял голову, увидев Ванса, стоящего на дорожке с двумя стеклянными бутылками лимонада. Как долго я собирал мусор? Как долго Ванс наблюдал за мной? Почему это простое с виду занятие настолько сильно увлекло меня, что я потерял чувство времени? Может ли механический труд работать как медитация, или же я сам извёл свой мозг переживаниями до такого состояния? Не потому ли Ванс работает садовником, что это помогает ему держать голову чистой от влияния призраков, среди которых он живёт? Я вдохнул запах так поздно зацветших в этом году яблонь и посмотрел на свободное от облаков небо. Какие призраки окружают Ванса здесь? Рош-Аинд для него дом, но какой?

– Здорово, когда ни облачка, правда? – Ванс подбросил в воздух одну бутылку и поймал её за горлышко, точно гранату с рукояткой. Перевернув её верх дном, старик упёр бутылки крышками друг к другу, резко крутанул кистями, и обе крышки с оглушительным хлопком полетели ему под ноги. – Давай закругляйся.

Лимонад оказался великолепным. Сладость и кислинка в нём сочетались в такой точно выверенной пропорции, что вкусовые рецепторы во рту сходили с ума, требуя ещё и ещё. Это была та же марка «Килимо», что продавалась в автоматах школьных коридоров, но по какой-то причине у Ванса он был намного вкуснее. Скорее всего, дело было в том, что автоматы выдавали прохладный лимонад, а Ванс всегда приносил его ледяным. В несколько глотков осушив бутылку, я откинулся на спинку скамейки и, перегнувшись через неё, запустил пустую склянку в мусорный мешок, однако не рассчитал расстояние, и она шмякнулась в траву.

– Мазила, – буркнул Ванс, не поворачиваясь и продолжая неспешно потягивать напиток.

Я подбежал к бутылке и остановился. В нескольких метрах правее под деревом лежала мёртвая белка. Рыжая, пушистая, с чуть сероватым хвостом, она точно обнимала когтистыми лапками воздух и, казалось, просто спала.

– Что там? – Ванс уже встал со скамейки и шёл ко мне.

– Дохлая белка.

– Мда… – Он выпил остатки лимонада и бросил бутылку в мешок. – Уже третья за сегодня. Нужно бы сообщить эпидемиологам. Я сейчас.

Он вновь скрылся в подсобке и, немного погремев там, вышел наружу с небольшой коробочкой в руках.

– Что ж, сойдёт. – Он раскрыл чёрный кейс от аптечки. – Не думаю, что она ей поможет теперь, но другого ничего я не нашёл… Вот разиня, забыл кой-что.

Ванс наклонился, положил белку внутрь кейса, закрыл защёлки и передал его мне, а сам снова поплёлся в подсобку.

Я зажал аптечку под мышкой, подхватил мешок и уложил его в мусоросжигатель. Ванс появился в тот самый момент, когда я отправлял следом кейс с белкой.

– Нет-нет-нет, стой. По правилам, конечно, мы должны её сжечь, – он забрал у меня аптечку и показал лопату, – но лучше давай её похороним. Это… Так правильно.

Углубившись в сад, мы выбрали место у ограждения. Я взял лопату и принялся рыть беличью могилу.

– Тот город, о котором ты рассказывал, он всё ещё существует?

– Ну, – прокряхтел Ванс, опуская аптечку на дно ямки, – того города больше нет. Теперь это уже совсем другой город. Да и людей тех нынче нет.

– Погибли? – Я начал закапывать кейс.

– Постарели.

– Слушай, Ванс, – бросив последнюю лопату и разровняв землю, я посмотрел на него, – всё-таки почему ты не уехал, когда эпидемия закончилась?

– Взгляни на меня. – Он расставил руки и отступил на шаг, мол, вот он, весь я. – Всё, что у меня осталось, – вот эти седины. Другое место не красило бы их воспоминаниями.

– Только поэтому?

– Только это и важно.

Воспоминания о маме. Они-то меня и держали здесь. Было бы предательством по отношению к ней уехать вот так, пока они ещё свежи. А потом… Потом мне будет трудно представить счастливые дни так чётко, как я их представляю сейчас. И только родное окружение позволит не увядать этим воспоминаниям в будущем.

Мне вдруг стало неприятно от этих мыслей и захотелось заглушить их разговором, однако Ванс покачал головой, как только я открыл рот.

– Не давай мозгу сплёвывать, обмозгуй трошки[10]. – Он поставил лопату в подсобку. За углом нарастал людской гомон. – Ну, ступай.

Лютер сидел на порожках, бездумно разглядывая проезжающие машины. Он выглядел раздосадованным.

– Я думал, ты уже ушёл, – проговорил он.

– Разговаривал с Вансом. Ну что там?

– Собираются в Коулридж. – Лютер вздохнул. – Но я не собираюсь туда ехать, подозреваю, что мама не просто так пытается нас отослать. Мне нужно остаться, но как её убедить?

Меня удивили его слова. Впервые Лютер открыто выразил недовольство чем-то.

– Давай скажем, что опять отсылают на озёра, – ответил я.

Позапрошлогодний лагерь на озёрах был самым ужасным за всё время. Комары, ливни, холодные помещения. В каждом отряде кто-то заболел гриппом, и нас вернули домой через неделю после открытия смены. Отпускать детей второй раз в самое отвратительное место на планете не захотел бы никто. На это я и ставил.

Лютер почесал голову и улыбнулся.

– Может, и сработает, – сказал он.

Мы неспешно вернулись домой. Моя временная комната изменилась до неузнаваемости. Старый книжный шкаф куда-то исчез, и теперь на его месте красовался новенький стеллаж. На месте устаревшего громоздкого письменного стола появился новый, на нём уместился маленький телевизор. Зелёный ковёр либо заменили новым, точно таким же, либо хорошенько вычистили. Кровать куда-то вынесли, и теперь миссис Трейд сметала веником ровный пыльный прямоугольник (который вот уже, наверное, лет десять укрывался под кроватью от уборок), при этом обручальное кольцо на её левой руке поблёскивало в пробивающихся сквозь занавески лучах восходящего солнца. А в углу комнаты сидел сосед Трейдов – Стефан Кейд. Он был окружён грудой досок и вертел в руках схему кровати, почёсывая отвёрткой висок. У стены стоял новенький матрац из рекламы. «Релакс 3000» – гордо гласила красная надпись.

Стефан Кейд был похож на водопроводчика. Ещё бы, на нем извечно была эта дурацкая форма – красная кепка и синий комбинезон. Анджела Трейд порой звала этого человека к себе, если ей была необходима помощь в отсутствие мужа. Лютеру это не нравилось. Он думал, что мистер Кейд желает занять место его отца, хотя, наверное, сейчас так оно и было. Увидев соседа, Лютер укоризненно посмотрел на мать и поспешил уйти.