— Гораздо догадливы, ваше высокое благородие!
— В чём же нужда?
Говорил Иоанн:
— Не мне вам сказывать… Ведомо: монастырь — это люди, храмы, всякие там службы и нужды, постоянные нужды… Такова братии просьба: поставить часовню нашей обители с подворьем в Арзамасе. Пришлым, приезжим — тепло и удобство, а нам какая-никакая лепта. Два угодья!
Молчавший доселе архимандрит Павел уточнил:
— Поставить бы часовню близко Настасьинских ворот — бойконькое место при въезде в город с Московской дороги. Там, внизу — Сенная площадь, заезжие дворы… Благочестивым угодно будет останавливаться, конечно, на монастырском подворье — надёжнее…
— Дивлюсь, отцы честные, как это Спасский место сие не просит, — не скрыл своего удивления Пестов.
— Спасскому нет нужды! — быстро нашёлся Павел.
Иоанн перед воеводой руками развёл.
— Знать, для саровцев Бог место хранил!
— Раз уж так — перечить не стану, — Алексей Авраамович встал, да тут же и озаботился: — Надо созвать сословия, писать челобитную миром.
Вскоре Пестов пригласил «сословия» и пятьдесят горожан подписали прошение в Москву, оговорив, что землю отдают Саровской пустыни «безмездно».
Указ из Москвы разрешил Саровской пустыни поставить в Арзамасе часовню. Вкладчики обители купили у Николаевского женского монастыря — это под Воскресенской горой, под стенами крепости, двор с огородом. На купленной земле и появилось подворье саровцев, здесь и поднялась часовня.
…Сидели в трапезной, хлебали постный суп с грибами. На столе в больших деревянных чашках остывал ягодный кисель. Густо несло свежеиспеченным чёрным хлебом. Сытный дух охотил к разговору.
Начал Паисий:
— Кельи перенесли вверх, к храму поближе.
— В четыредесятницу ищем безмолвия. Ты, Иоанн, преж прилежал к оному…
— Пещера в горе ископана твоими руками…
— В храме пещерном душа о посте радуется…
— Молитвенно под землей…
Иоанн кивал головой, соглашался. Вдруг вспомнилось ему видение во сне. Когда ж это было… Это в девяносто втором году, пришли они из Санаксарского с Андреем, потом белец ушёл и ушёл навсегда… Да, тогда-то он и начал копать пещеру как символ гроба, а потом и зверья ещё пугался… Вот в ту пору Господь и укрепил его видением: он стоит близ Киева около Печерской обители преподобных Антония и Феодосия… Слышит голос о приходе архирея Илариона. В облачении архирейском подошёл Иларион и благословил его. И в этом благословении Иоанн увидел тогда одобрение своим трудам, ибо Иларион некогда первым выкопал около Киева первую пещеру в две сажени, в которой после и страдовал по прибытии с Афонской горы преподобный Антоний…
Иоанн отодвинул от себя чашку и ложку.
— Да, братия, копал, две сажени земли выбросал — спасался в пещере. Да нешто я против, отцы честные! Добрый помысел — берем в руки лопаты и почнем…
В Саровской пустыни числилось уже двадцать монашествующих — споро пошла работа. Расширили две кельи, отрытые Иоанном, выкопали ещё несколько, а с ними и большую с тем, чтобы устроить в ней церковь во имя преподобных Антония, Феодосия и всех Киевско-Печерских чудотворцев.
Следовало вновь писать челобитье в Москву. Не дожидаясь ответа, Иоанн выехал в первопрестольную, чтобы поклониться высоким особам.
…У дочерей царя Алексея Михайловича, а он был женат дважды, сложилась печальная судьба. В 1704 году 3 июля скончала земные дни свои Софья, которую насильно постригли на второй день казни стрельцов 11 октября 1698 года в Новодевичий монастырь. Ей исполнилось всего сорок шесть лет.
Марфу, тоже заподозренную Петром I в заговоре со стрельцами, также насильно постригли в 1698 году в Успенский монастырь Александровской слободы. Там она и умерла в 1707 году в возрасте пятидесяти четырех лет. Евдокия — самая старшая скончалась в 1712 году. И эта царевна жила в немилости: царствующий брат считал, что она сочувствовала Софье Алексеевне. В 1718 году скоропостижно ушла из жизни царевна Екатерина, а раньше её, в 1713 году, умерла Феодосия.
Царский дворец пустел. Долее других царевен жила Мария Алексеевна. Её земные дни кончились в марте будущего 1723 года в Петербурге. Эту царевну держали в особом доме под надзором в связи с тем, что она симпатизировала племяннику Алексею Петровичу, замученному в 1718 году.
…Царевны Мария и Феодосия жили «на Верху»[45] тихо, опасаясь крутого братца, который оказывал мало чести и этим своим сёстрам. Их быт затворниц стал схожим с монастырским, единственное, что связывало их с людьми, миром — это невидимый подвиг милосердия к соотичам и молитва к Богу.
Несмотря на традиционный затвор царевен, они вполне знали и следили за жизнью вне кремлёвских стен. Главную связь с этой жизнью затворницы поддерживали через духовных лиц. Раскол в стране, разделивший православных, обострил внимание и царевен к происходящему в отеческой церкви. Питирим, вхожий в царскую семью, вызвал несомненный интерес как умелый помощник Петра в деле обращения раскольников. Тем более, что один из главных центров раскола — Нижегородское Поволжье — стало полем деятельности неукротимого Питирима. Так он, приняв под своё попечение обращённых Иоанном, не мог не рассказать царевнам об искусном монахе, который вернул в церковь три скита заволжских страообрядцев.
…Мария Алексеевна сидела за столом — шила золотом по бархату. Диковинные цветы и травы раскидались по тяжелой ткани, кроёной для священнического облачения.
Каждый новый человек, что являлся пред очами царевны, оказывался в свете большого окна.
Она оглядела вошедшего. Рослый, темнорус, в плотной бороде протянулись уже заметные седые нити. Прямые брови, цвет глаз царевна не разглядела сразу — их притеняли густые ресницы. Что отметила царская дочь, так это то, как легко вошёл в светлицу красивый монах.
Единственное, что поначалу успел увидеть Иоанн — царевна одета в одеяние «смирных вдовьих цветов».
Мария Алексеевна бодрила ласковым взглядом.
— Так ты, отче, как сказывали, по примеру киевских преподобных, пещеры копать в своей пустыни начал. И церковь подземную посвящаеши во имя Антония и Феодосия Печерских…
— Обитель наша на горушке, недра велики… Близ исток из тех недр…
— О челобитье твоём знаю, душа наша отзывается. Получишь ты указ на освящение подземной церкви. Прими от нас с Феодосией иконостас железный с царскими вратами, икону Пресвятой Девы Марии, облачения, сосуды и книги. А деньги — внизу подьячий выдаст. И по всему прочему обращайся к нему. Я скажу, чтобы привечал…
До прихода к царевне Иоанн сведал в Москве, что дочери Алексея Михайловича особо благоволят к церкви теперь, когда венценосный братец так ожесточился противу духовных. Потому Иоанн и понял цену поистине царских щедрот для своей пустыни. Он кланялся «большим обычаем» — до полу и благодарил царевну.
Мария Алексеевна кротко просила:
— Молитесь за нас, грешных! Питирим из Залесского сказывал, с твоих слов, одначе… Знамения были на месте твоей пустыни?
Иоанн рассказал о колокольных звонах, что были явлены из-под земли, о нездешнем свете, падавшем с небес на Старое Городище. Да он и сам слышал и видел, как храм-то строили… Сподобил Господь…
Мария Алексеевна и о шитье своём забыла, её красивое бледное лицо напряглось.
— Коли точию так, то велика будет слава твоей обители, святой отец! Да, а раскольники нижегородские — они, что… В святом заблуждении или прямые ослушники царю?
— Наши оне, наши! Их бы любовью, терпением в церковь приводите. Доброе добром живо…
— Вежество мне твоё любо, Иоанн! — светлела лицом царевна. И перед тем, как отпустить, наказала: — Нужда какая или что ещё озаботит — доводи до нас, а то и сам на очеса показывайся. Знаю архимандрита вашева Спасскова, Павла. Достойный молитвенник наш. Наслышаны мы, что по ево желанию с братией игумен Костромского Кривоозерного монастыря Корнилий списал древнюю икону Иерусалимской Божией Матери… — Мария Алексеевна внезапно прервала свой рассказ — Иоанн понял запинку царевны как её забывчивость и заспешил со своим:
