Случился в Арзамасе помещик села Ездакова Арзамасского уезда Фёдор Васильевич Головачёв.
Воевода Алексей Авраамович Пестов к нему с дружеским допросом:
— Ты вроде тамошний владелец, у Старого-то Городища. Полочениновы поблизости не владеют землей?
Полочениновых Головачёв знал, ответил сразу:
— Ни в кои веки они не владели боровиной. А что такое?
— Монахи Введенского ищут владельца пустынской земли.
— Вона что-о…
Пестов отправил посыльного в монастырь к Иоанну. В приказной избе Фёдор Васильевич и дал письменную сказку о своей земле, как соседний землевладелец со Старым Городищем. Он не возражает противу уступки угодья монахам. Это был важный, необходимый документ для искателя земли.
Видение во сне придало сил — святитель Исайя попусту не скажет! Иоанн рукоположил любимого им Афиногена в иеромонахи — пусть правит в монастыре церковную службу, пусть покамест пасёт чернецов.
Он ушёл в свою пустынь: надобно походить окрест, вызнать у помещиков — авось, кто-то и проговорится о владельце угодья.
Крестьяне Кремёнок натакали сразу:
— Здешними бортными ухожеями в старину владела Кадомская мордва. Ступай-ка ты, отче, в Кадомский уезд, а там сыщи помещика Вышеславцева, который ведом в тамошней стороне не богатством своим, а добродетельством. Зело милостлив ко всем приходящим к нему.
С двумя учениками Иоанн пошёл к помещику.
Принял Илья Яковлевич и впрямь радушно, под благословение смиренно подошёл, выставил на стол обильное кормление.
В столовой перед выходом из-за стола посоветовал:
— Вам, отче, надобно идти в самый Кадом, в канцелярию. Я сейчас напишу к тамошним властям. Поднимут старые харатеи — сыщется слово о земле.
Только вышли из-за стола, прибежал комнатный человек.
— Князь Иларион Кугушев пожаловали!
Сосед по имению с заметным татарским обличьем был в добром настрое, принялся сказывать о недавней охоте, но Вышеславцев его перебил:
— Слушай-ка, князюшка, вот монахи пекутся о богоугодном. Ты в Москве человек знаемый, поспособствуй!
И рассказал о розыске арзамасцами земли.
— Помогу, помогу! — широко развёл руками князь и приложил свою смуглую руку к сердцу. — Вы, отче, пожалуйте ко мне в Куликово…
Пошагал Иоанн с учениками в Куликово, а потом, заглазно, укорил князя: такой крюк ноги били, а и сказал-то полтора десятка слов. Ну, что бы сразу-то у Вышеславцева…
— Тут нужен какой изворот. Коль в Кадоме не ведают — надо за кем-то закрепить это Старое Городище, а потом отказать землю скиту вашему. По указу об уступке владельца оной земли воспоследует закрепление её за монахами. И — стройте себе храм!
— Где ж нам найти такова милостивца? — вздохнул Иоанн.
— Если будет милостив Бог, сотворю по-вашему, братья. И я ведь крещёный!
Сидели в большой комнате княжеского дома. Стены её были увешены яркими восточными коврами, над широкими диванами с множеством подушек висели кривые сабли и мерцающие серебром пистолеты.
Князь пригласил к столу, долго угощал. После обеда уже на крыльце дома непритворно повздыхал:
— Блаженны поистине вы, отцы прелестные. Ваше житие пустынное свято, а наше-то суетное… Провижу, содеется по вашей молитве. — И обнадёжил: — Ты, отче, поезжай в первопрестольную. Не теперь, погодить надо с десяток ден. А следом я за тобой. Свидимся и всё справим!
Обласканные словами, с надеждой монахи вернулись в пустынь.
4.
Посадили огород близ Сатиса, побаловали себя ушицей — славный денёк кончался, и благостная тишина настаивалась над миром. Солнце клонилось к соснякам розовое, чистое.
Сидели в летней поварне — на земляном полу курился лёгкий дымокур. Иоанн оглядел своих чернецов — сам он девятым… Загорелые лица — пятеро монахов ещё в полной силе, трое убелены сединами, махать топорами им в тягость.
Помечталось скитникам о будущем храме. Вот тут, у Сатиса, их кельи, неподалёку вход в пещеру, источник чистейшей воды. Может, и храм здесь вознести?
Иоанн засомневался:
— Место тут низинное, луговое — луговая пажнинка мала, а ведь обители расти и после нас. Вижу, будет у Сатиса большой огород — вода-то рядом. Давайте, братия, начально устроим источник. Поднимем сруб, поднимем воду, крышей увенчаем, освятим вознесенным крестом…
Так и порешили. На другой день застучали топоры.
Первый венец срубили скоро. Когда стали на месте собирать его и уже опустили три брёвнышка — тут и случилось неожиданное. Четвёртую лесинку взялся положить Иоанн. Он посунул один конец брёвнышка от востока в заруб, примерился опустить другой конец в западный угол… Тут снизу из-под деревины выползла змея и поползла вверх к рукам Иоанна. Откуда взялась? Чернецы в испуге попятились, Иоанн в смятении хотел кинуть лесину, но тут под шёпот молитвы змея свесила свою плоскую серую голову и упала в пустой ещё заруб. Иоанн, чувствуя, как пот обметал его лицо, едва помня себя, бросил брёвнышко, и оно пало концом на голову гада.
Монахи стояли с побледневшими лицами. Сколько тут живут, вроде не видели змей, и вот на тебе! Поулёгся страх, захватило удивление, а после и прозрение пришло, когда поразмыслили о случившемся. Дорофей сказал:
— Сие есть знамение от Бога. Посрамит он всех нечестивых, кто учнет козни и жала свои обращать противу обители. Так-то!
Уверовали монахи в мудрые слова, укрепились предвещанием.
Назавтра подняли сруб и обрядили его лёгкой крышей, водрузили крест.[33]
Иоанн порадовался вслух:
— Ну вот, охотку поиграть топорами малость ублажили. Скоро, скоро нам засучать рукава сызнова…
Писать в Москву о построении церкви в Саровской пустыни собрались у арзамасского воеводы Пестова вкладчики Введенского монастыря и монахи. В челобитной следовало указать, во имя кого будет ставиться храм. Скоро согласили поднять церковь во имя Спаса Христа или в честь Пресвятой Богородицы. Иоанн давно обмыслил и решил в себе, как выпадёт ему счастливая доля строителя, то явит он в мир храм во имя Божией Матери. Это Она, Всеблагая, призывала его в сонном видении к служению Себе! Сейчас следовало собравшимся выбрать в воспоминание какого события из земной жизни Богородицы наименовать церковь.
Собравшиеся арзамасцы уважали игумена Введенского — пусть подъемлет его рука… Вот уж написан длинный словесный зачин к духовным властям Москвы, сказано от кого челобитье и в чём суть оного… И когда Иоанн в явленных строках приблизился к написанию имени храма — «пустил руку, как бы предал её своему хотению… и, абие[34] в прошении начерталось — в честь Пресвятые Богородицы Живоносного Ея Источника».
Вкладчики, воевода Пестов порадовались, когда Иоанн объявил написавшееся. В Арзамасе зимний-то собор також именуется…
В Москву Иоанн выехал 28 июня 1705 года.
С тремя заботами объявился в первопрестольной. Одно дело с князем Кугушевым завязано, другое — архирею решать, а с третьим в Патриарший приказ на низкий поклон идти.
Начально пошёл к архирею. Через верховного пресвитера Иоанна Феофанова — с ним сразу хорошо сошёлся, подал челобитье арзамасских вкладчиков Введенского и воеводы Пестова. Тут же без проволочки и решение далось: «Дать благословенную грамоту церковь строить».
Тем же днём пошёл в Патриарший приказ уже за самой благословенной.
Подьячий Алексей Титов бегло прочёл архирейское согласие и широкие брови на лоб вскинул. Как ушатом холодной воды обдал.
— Там что, у архирея-то, или не ведают о государевом указе? Есть же воспрещение строить новые церкви! Забирай бумагу и всё, на сим и кончим разговор!
Ответно вздохнул Иоанн.
— Божьему противиться можно ли…
С тем и вышел из приказа.
Отказался помочь в выдаче благословенной и казначей приказа монах Тихон Макарьевский, а мог бы посодействовать…
В отчаянии пошагал в Новоспасский монастырь к своему знакомому причетнику пожалобиться душой.
