— Доброе утро Аль Баян, благодарю за то, что не бросил умирать, но вот вопрос — что этот оборванец здесь забыл!? — Выпалил с надрывом барон, да так, что правый глаз нервно задёргался.

— Да так, сидел в поле, стихи писал, а потом мне предложили тебе жизнь спасти. Пришёл, спас. Если хочешь, могу всё обратно вернуть, тут грибы эти повсеместно растут. — Поэт улыбнулся и пожал плечами, мол: «Ты б радовался, что я здесь вообще что-то забыл».

— Благодарю. — Проскрипел сквозь зубы Эдвард, параллельно вспоминая все случаи, когда поэт выставлял его полным идиотом. — Ещё спасибо за речь на приёме у дочери графа Крула, ты так прекрасно разъяснил им значение некоторых слов, они так смеялись, так смеялись! Будто я чёрт его дери шут гороховый!

— Так я вижу вы, детки, знакомы? Расскажите дядюшке Боряну! — Чародей приготовился слушать и подлил себе чаю: он у чародея из кружки исчезал чуть ли не моментально. Илиас пренебрежительно посмотрел в сторону хозяина дома.

— Да нечего тут рассказывать, этот умник шляется по приёмам и вербует людей в свой клуб фанатов «великого прекрасного и непогрешимого» короля, у него там родство какое-то дальнее, претендент на престол под номером шесть тысяч триста шестьдесят. Я сначала просто смотрел, а потом он как возьми да скажи: «Мои решения спасут государство! Сначала разовьём отношения экзистенциальных ростков относительно средней температуры по городам, затем проведём статистический учёт гермафродитных бычьих самцов и таким образов поднимем общие доходы!»

— Они тогда почти купились! — Сокрушался барон, одновременно спускаясь в трапезную. — Люди так просто ведутся на мудрёные слова! Я же их ради благого дела вербовал. А тебе бы всё умничать. — Барон быстрым шагом преодолел залу и обустроил местечко и себе. Теперь у камина собралась вся компания.

— Собирай недалёких людей в свою секту, но не при мне! Я за честную игру. Эти дамочки до тебя много бедным помогали, между прочим. Да, они делали это только чтобы казаться лучше, чем остальные дворяне, но делали же! Не мог я допустить, чтобы огромные деньги попали в руки кровожадных роялистов, вместо обычных людей.

— Откуда ты так много знаешь, поэтишка? О роялистах знаешь, о деньгах знаешь, обо всём знаешь. — С подозрением спросил Фон Грейс. Аль Баян наблюдал за происходящим с огромным интересом, этот диалог доставлял ему всяко больше удовольствия, нежели петушиные бои или нарды.

— Ваша организация обладает скрытностью орущего петуха и грацией медведя. Если бы вы представляли хоть какую-то угрозу церкви, вас бы давно прихлопнули, а так вы просто клуб, чтобы развлекать молодых аристократов. — Поэт показал Эдварду язык, барон еле держал себя в руках.

— Ты на чьей стороне? Этих фанатичных церковников? Они людей ни за что сжигают, города вырезают, рты затыкают! Неужели поэт, вестник свободы слова, останется в стороне!? — Глаза барона вспыхнули.

— Я на стороне здравого смысла. — Сухо ответил поэт. — На этой земле о нём не любят думать. Я воевал и при короле ещё мальчишкой, и при Отце Настоятеле, три года назад. Скажу одно — правители разные, а война одна и та же. И при короле непокорные города жгли, а взамен кострам головы рубили. Ты на престол претендуешь, тебе выгодно хвалить короля, а я же правду говорю. Почему-то все забыли те времена, а ведь не так уж и долго нами бог холодного огня правит — всего лет девять. Знаешь, почему короля так быстро забыли? При нём не лучше было. Ничего не изменилось. Просто молимся теперь другому богу. Вам же, роялистам, на людей плевать. Это же гонка за властью, не правда ли? — Илиас направил дунул барону в лицо дымом, отчего тот даже закашлялся.

— Мне не плевать! Кхе… Кхе… Я стану хорошим королём! Кхе! Дворяне получат лучшее образование, дворцы отстроим…

Эдвард сказал ещё очень много, но поэт только вздыхал в ответ. О крестьянах барон ни единого слова не сказал.

— Хватит об этом говорить, Фон Грейс, я своего мнения не изменю, а ты — своего. Не нужно бить друг друга плюшевыми дубинами, что мы принимаем за стальные. Я тебя спас и за тобой должок. За тобой, чародей, тоже. — Обратился он уже к Аль Баяну. — Долго говорили, интересно. Только на вопросы главные ты не ответил. Виляешь, меняешь тему, уводишь. А мне вот до боли нужно знать кто ты такой и что у нас забыл. — Повисло в воздухе какое-то напряжение. Илиас как обычно улыбался и курил. И смотрел. Зловеще как-то смотрел. — Магия — вещь странная. Где она есть, там значит что-то тёмное происходит, в чём-то правы церковники. Вот и я не верю, что тебя сюда просто так занесло.

— И всё-таки зря ты сомневаешься в роялистах! — Не дал ответить чародею Эдвард. — Скоро сюда подъедет Данте Мортимер, и ты всё…

— Данте?! — Словно гром раздался возглас чародея. Он выскочил из кресла и нечаянно скинул прекрасный фарфоровый чайник. Дорогая утварь разлетелась на сотни осколков, превратив пол зала в настоящую ловушку.

— Да… Мой хороший друг и союзник… Вы знакомы? — Эдвард сильно растерялся, такого точно не ожидал.

Аль Баян будто обезумел, стал носиться по залу, что-то наговаривая себе под нос. Он игнорировал любые попытки друзей задать вопрос, пока, наконец, не замер на месте и не достал из кармана семечко. Колдун подбежал к барону и вложил семя ему в ладонь, а потом прошептал на ухо:

— Мой милый друг, я должен ненадолго уйти. Прости меня, прошу, прости! Дела важности неотложной, очень важные дела! Вот семечко, оно заговорённое. Если беда придёт, разотри, и я появлюсь как можно скорее. Ты меня пока мало знаешь, но теперь мы друзья навек и клянусь всеми ветрами я ещё хорошо отплачу тебе, но сейчас пора идти!

Барон не успел понять, что происходит. В зале началась настоящая буря, с дождём, громом и молнией! Ветер сорвал скатерть и опрокинул книжные шкафы, десятки тарелок разбились вдребезги. Эдвард еле смог спрятаться от сокрушительного ненастья под столом, а когда выбрался, чародея в зале уже не было. Он улетел, вместе со своим закадычным свободолюбивым другом ветром. Трапезная теперь напоминала послевоенную оборонную точку, да такую, где прошло не одно ожесточённое сражение.

— Что же, он улетел, но обещал вернуться. — Спокойно заметил поэт. Он видел на войне солдат, сросшихся с деревьями. Таких били огнём и термитами. Илиаса вообще сложно было удивить, особенно магией. «Если магия создана, чтобы совершать невозможное, то чего удивляться то? Очевидно, что происходить будет невероятное. А если очевидно, то и неудивительно».

— Чёрт, его помощь мне бы пригодилась. — Эдвард стукнул со злостью кулаком по столу, а потом с трудом удержался от того, чтобы не начать прыгать на одной ноге от боли. Удар вышел такой силы, что немногочисленные столовые приборы на столе подскочили, дружно звякнули, стряхивая с себя слой вековой пыли. — Можешь идти отсюда, скоро приедут важные гости.

Илиас многозначительно покивал, перевернул одно из уцелевших кресел и уселся него, закинув ногу на ногу: он не собирался уходить, не выкурив весь трофейный табак из запасов барона. «Порох Самуэля» — лучший сорт во всём Иннире, городок производителей сожгли за идолопоклонничество. Это старые боги даровали им рецепт такого чудного табака — с каждым годом он стоил всё дороже. Через годик грозился и вовсе исчезнуть — всё конечно, особенно табак.

— Я твой спаситель. Неужели ты считаешь, что одна коробочка хорошего табака оплатила долг? — Поэт многозначительно поднял брови.

— Лучшего табака.

— Неважно. Я хочу есть. Твои «товарищи» наверняка привезут с собой еду.

— Откуда знаешь?

— Вас поддерживает граф Блюмберг. Он не может приехать без отдельной кареты с едой!

— Откуда, о пресвятые мыслители, ты столько знаешь?!

— Я много чего знаю, Тассорский отравитель, помалкивал бы ты, и я тогда помолчу. Вместе молчать будем.

— А вижу я абсолютно обратное.

— Если бы я желал тебе зла, то «случайно» допустил бы ошибку в приготовлении лекарства, и вместо противоядия напоил бы замечательным катализатором. У тебя столько ядов в лаборатории, загляденье. — Поэт вытряс пепел из трубки прямо на ковёр и растёр его подошвой, он говорил, не глядя на барона. Эта беседа доставляла ему мало удовольствия.