Казнили девушку. Из всех присутствующих знали её трое: Данте, Лютер и Ренар. Мадмуазель Корин стала козлом отпущения и источником всех бед. Нужно было на кого-то переложить вину за взрывы, и нелюдимая девушка-учёный идеально подходила на роль кровожадной ведьмы. Данте взошёл на эшафот и погладил щёку Корин. Она изменилась. Морщины больше не кричали собеседнику в лицо, что его не рады видеть. Её сломило происходящее, и сейчас она делала то, о чём пару дней назад и подумать не могла — читала молитву. Она знала лишь одну, которую мама заставила выучить в раннем детстве под угрозой порки.

— Люди! Славные жители Тассора! — Начал Данте речь, силясь не показать голосом позорную усталость — Сегодня у меня для вас есть чудесная новость. Правосудие вот-вот восторжествует! — Толпа неуверенно хлопает — Вы хотели его?! — Малочисленные возгласы «Да…» — Я знаю, что хотели! И сегодня вы получите то, что ваше по праву! Это — театрально показывает на осуждённую. — убийца сотен людей! Именно сия безумная бестия устроила недавний огненный ад, который ваш покорный слуга поспешил устранить. — Данте поклонился.

— Хватит брехать, сын собаки! Это ты всё пожёг и поубивал тут каждого второго! — Откликнулось несколько голосов из толпы.

— Разумеется, нет! — Не растерялся кардинал — Эта безумная тварь помогала церкви Индерварда устроить кровавое жертвоприношение! Так они хотели вас испытать. Если кто-то действительно хочет сгореть заживо, то милости прошу — ваша воля. — Данте незаметно потёр набалдашник трости, глаза орла блеснули зелёным. Толпа на мгновение умолкла, а потом взорвалась яростными криками.

Крестьяне, ремесленники, купцы, актёры, ветераны: кто только сегодня не собрался на площади и все как один кричали: «Сжечь ведьму! Сжечь ведьму!». Разводить костер, правда, никто не собирался — это слишком сложно сделать в дождь. Метод выбрали старинный и проверенный веками — виселица. Наспех сколоченная, она стала «украшением» города. Толпа расступилась, пропуская вперёд палача. Весь усеянный шрамами и татуировками, человек в чёрном капюшоне. Сеятель страха среди народа, жнущий плоды по приказу.

Палач накинул петлю на шею Корин. Она спокойно вздохнула, сдерживая рвущийся на волю крик и посмотрела в глаза Данте — она хотела умереть сильной. Кардинал подошёл поближе и прошептал ей на ухо:

— Ты знала, на что шла милая, людям нужен злодей, и они его получат. В ведьму поджигательницу легко поверить. Я скажу больше: они хотят в это верить. Но не бойся, это всё на благо, я не вру. Клянусь тебе всеми богами, своей матерью и отцом — ни одна принесённая мною жертва не была напрасной, даю тебе слово, клянусь.

Учёная попыталась что-то сказать, но кляп не давал выговорить и слова, только невнятные звуки.

— Последние слова? Хорошо. Но только мне, не людям. Нечего их ещё сильнее волновать. Ты же понимаешь? Надеюсь, понимаешь. Я не могу не дать тебе последнего слова… В конце концов я тебе очень должен. —

Данте вынул кляп. Корин прокашлялась и заговорила сиплым, больным голосом семидесятилетней старухи.

— Я значила хоть что-то?

— Возможно ты думаешь, что я хладнокровно скажу «нет», развернусь и зловеще удалюсь, но нет. Каждый погибший значил что-то. И ты значишь не меньше. Прощай Корин. И знай — я люблю тебя, ибо это меньшее, чем я могу отплатить.

Данте развернулся и пошёл к карете. Раздался хруст ломающейся кости, задыхающиеся стоны. Кардинал бегом бросился к карете, закрывая лицо руками. Он снова плакал. А самое страшное — винить кроме себя никого он не мог.

***

Солнечный и радостный день в Тассоре нарушила опустившаяся на город тень. Испуганные люди закрывали ставни, запирали двери и только самые отчаянные осмеливались посмотреть в небеса.

Там, будто от самого солнца, спускался к городу монструозный цирковой шатёр. Конструкция напоминала гигантского осьминога — она парила в воздухе, перебирая его змеевидными канатами. Наконец шатёр завис над руинами бывшего университета, схватился за шпили зданий и настенных башен цепкими канатами и застыл в безмолвии.

Само строение это не подчинялось каким-либо природным законам. Стены его не свисали послушно под тяжестью веса, а постоянно меняли форму и цвет, держась, впрочем, более тёмных оттенков с примесью красного и чёрного. Чудесные канаты по ощущению были натянуты до упора и еле держали шатёр, чтобы тот не улетел в небеса. Но иногда эти крепления слабли, разбалтывались, но ничего не происходило! Шатёр не взмывал в небеса, уносимый попутным ветром. Он продолжал укрывать своей тенью город.

Прошёл день, два. Люди привыкли к свалившемуся с небес чуду. Страже даже пришлось разогнать оккультных «Свидетелей шатра». Эх, Иннирцы. Им бы только помолиться чему-то необъяснимому. Хотя, шатёр и не располагал ему поклоняться. Он просто был. Изредка, ночами, можно было услышать тихую мелодию фортепиано, что доносилась с небес. Это была текучая, прекрасная музыка, и у немногочисленных, но благодарных слушателей она вызывала слезу. Ещё в Тассор неожиданно вернулись несколько знаменитых художников и певцов, изгнанных церковью несколько лет назад. Их с радостью приняли в общину, даже устроили представление на руинах форта. Удивительно, но в город пришла радость. Данте смотрел на это и грустил: ничто не вечно. Он никак не мог уснуть, ходил кругами по комнате и опустошал очередной бокал вина, терзаемый муками совести.

— Солнце показалось из-за туч сегодня. Дети играли на площади в догонялки, и никто их не бранил, наоборот, люди смеялись. — Кардинал часто говорил сам с собой. Больше не с кем поговорить. — Представление удалось на славу. Пинкерто замечательно играл на скрипке, а ведь я обожаю скрипку! Не пойди я в политику, играл бы в консерватории… Хотя нет, музыку я люблю, но ни слуха, ни голоса нет. Ни слуха, ни голоса. А ведь это была бы хорошая судьба. Я бы не выступал для богачей в душных залах. Инструмент в футляр, пояс затянуть и в путь! По городам по сёлам, и только бы шляпа и скрипка меня бы кормили. Посмотрел бы как живут простые люди. Может, и сам так стал жить. Жена, дети. Днём учил бы за деньги знатных ребят музыке. Ближе к вечеру давал бы бесплатные уроки простым ребятишкам. Ну, а совсем вечером музицировал бы для себя. — Перед тем как отойти ко сну Данте выглянул в окно и посмотрел на парящий шатёр — С тобой пришло мимолётное счастье. Извини, но я вынужден пожертвовать им ради будущего счастья для всех. Кто бы ни был твой хозяин, какую бы цель он не преследовал, но спасибо за эту передышку, однако Инниру нужно новое начало, а не передышка. Надеюсь, ты поймёшь. Я жертвую этими людьми не просто так.

В ответ слышалась только тихая мелодия фортепиано, что сливалась с трелями сверчков и подобных звуков ночи. Данте говорил в пустоту, но Маска услышала его. Маска нежно перебирала клавиши и слушала монолог кардинала. Маска ждала, её время близилось, но ещё не пришло. Нет, пока ещё не пришло…

Иногда уходить бывает трудно, но то был не тот случай. В повозке ехало трое: барон, поэт и чародей — всем им были не рады в Иннире. Так и чего же людей то раздражать?

Путники медленно продвигались к границе, где за Пассорской стеной их ждала Мёртвая долина, а за ней — Аурелион и новая жизнь. Ввиду неудач прошлого каждый хотел начать заново. И чем дальше продвигалась повозка, тем больше путники понимали, что нужно убираться и поскорее.

Дороги в Иннире были ухабистые и жуткие. По таким купеческие караваны плелись медленно, ограбить их никакого труда не составляло. Потому их и обдирали бандиты изо всех окрестных лесов. Те немногие, которые осмелились жить бок о бок со старыми богами. За смелость их наградили какой-никакой силой: божества не замечают слуг, когда тех легион, но стоит количеству последователей резко упасть и «всемогущие» хранители начинают проявлять к жалким остаткам последователей жаркую, чуть ли не материнскую любовь…

Одним утром путники наткнулись на разорённый караван, он перекрывал почти всю дорогу.