Барона бросили на бархатный ковёр: Данте решил сделать своим временным логовом хорошо сохранившийся дом крупного купца — торговца коврами. Весь кабинет был ими увешан. Бархатные, шёлковые, атласные, они смотрели на посетителей со всех стен дома.

Эдвард поднялся, ему позволили. За спиной у него стояли два бугая, выхода не было. Барон старался держать осанку, сохранять статус, хоть и понимал, что титул уже ничего не значит. Сцена на площади показала, какое отношение к титулам теперь в этом городе.

— Я не понимаю, что вы себе позволяе…

— Не играй в дурака. — Перебил Данте и сделал обильный глоток вина. — Ты всё понимаешь, я всё понимаю. Политика — дело грязное, так всегда было. — Злобы у Данте в голосе не было, он даже в чём-то сочувствовал Эдварду, сам когда-то был обманут. Увы, но достижение высшей цели не терпит никаких преград.

— Вы правы, понимаю. — Барон потупил взгляд. — Меня казнят? Бросите новым питомцам ещё одну сладкую кость?

— Нет, нет, нет! — Поспешил успокоить Данте. — Не считайте меня за чудовище, барон. Я искренне люблю жителей этой страны, заметьте, жителей, не страну. — Деликатно уточнил он — Горя в Иннире было предостаточно, это место устарело. Я пришёл, чтобы перезапустить цикл.

— Что ты несёшь? Что это за бред?!

— Неважно. — Отмахнулся Данте. — Вас, Фон Грейс, это уже не касается. Вы руководствовались своими целями, я — своими. Вы проиграли, так бывает, однако, смерти вы не заслуживаете. Именно поэтому я приговариваю вас к темнице. Пока что посидите в местной, она довольна грубая и варварская. Ничего, потерпите. Обещаю, как только столица будет у меня в руках, вы получите самую комфортную тюрьму в мире. Засим прощаюсь. Не желаете ли вина напоследок? Если не хотите пить со мной, то я могу распорядиться доставить бочонок вам в камеру.

— Не нужно вина, из соображений чести. — Барон вспомнил, что у него есть гордость и задрал подбородок — Вы грязный предатель, столицу вам не взять с этим войском перебежчиков! У вас нет своих людей, верных союзников. Город пал, но второй раз неожиданность не сработает. Жаль, что я не увижу, как Отец Настоятель размажет вас по мостовой.

У Данте закололо в сердце, и он приказал отвести барона в темницу.

«Прощай, наивный мальчик с глазами волка. Отравил десятки людей, а совесть не мучает. Ничего, тебе с ней наедине долго ещё сидеть. Жаль только, что он прав… Лютер ненадёжен. Ренар глуп, а мнение народа хуже океана, у того хоть приливы и отливы предсказать можно, у народа — ничего предсказать нельзя».

Данте раскинулся в кресле и попивал красное полусладкое вино из вскрытых погребов. По правую руку революционера стоял Ренар. Несколько часов назад офицера достали с того света, пару минут он пробыл мёртвым. Ему отрубили два пальца на правой руке, выбили почти все зубы. Инквизиция схватила его вместе с передовым отрядом и успела хорошенько попытать. Вогнанные под ногти раскалённые иглы, железная дева и колесо истины не прошли для солдата бесследно, мундир и лицо теперь блестели не так ярко. Судя по всему, популярности Ренара у женщин пришёл конец.

Ренар ничего не сказал и послушно поковылял исполнять приказ. Данте остался один в кабинете наедине со своей болью. Мятежник расстегнул новый костюм и осмотрел грудь: разноцветные разводы были на месте, некоторые участки кожи казались гораздо старше чем должны быть. Магия Шестиглазого лиса очень сильна, но плата не меньше — семь лет жизни. Однако Данте не волновало светлое будущее для себя, он давно жил для других и семь лет, которые он и так не увидел бы, не представлялись ему большой платой. Он привык, что большинство считает его злодеем, но скоро все они увидят, как были неправы. Отягощённый тяжёлыми мыслями, кардинал провалился в дурной, утомительный сон, первый за последние четыре дня.

***

В небе ощущаешь свободу. В небе чувствуешь себя частью вселенной, а не крошечным её осколком. Поднимись достаточно высоко, и увидишь удивительный город облаков. Фигуры ни на что не похожие, диковинные лица, дома, животные. Фантазия живёт в небесах, наверное, поэтому все взрослые угрюмо смотрят на мощёную брусчатку вместо того, чтобы просто полюбоваться облаками.

Борян Аль Баян при рождении был могущественнейшим существом — первым человеком. Годы шли, лень брала своё и многие силы его исчезли, но одно было всегда — чародей дружил с ветром, и тот показывал ему облака. Когда ему было грустно, когда нужно было скрыться ото всех, ветер давал ему это укрытие. Аль Баян прятался от собственной жизни в небесах, но тяжёлые мысли не покидали голову на этот раз.

Он видел, как город под ним расцвёл огненными бутонами. Он слышал крики и стоны, видел снующих туда-сюда солдат и чёрные мантии. Он наблюдал, боялся спуститься вниз, а потом неимоверной силы поток пламени изничтожил главную городскую крепость. Чародей чувствовал, кто в городе. Он чувствовал, кто повинен в этом хаосе. Ему не нужно было подтверждение. Тот самый Данте — последняя ошибка Аль Баяна. Мальчишка бежал из Аурелионской академии давно, однако чародей всегда знал, что они ещё встретятся.

— Пора улетать, пора домой… — Прошептал он себе под нос и инстинктивно проверил потайной карман, кисточка из красного дуба была на месте, Аль Баян выдохнул. — Всё хорошо, у Эдварда всё хорошо, и будет хорошо. Он друг Данте, а Данте победил. — Как бы успокаивал себя чародей. — Я зачем приехал в Иннир? Забрать великую кисть, верно? Кисть у меня, Адриана будет довольна, остальные — тоже, а у Эдварда свои дела, я ему не нужен и с бывшим учеником видеться мне вовсе не обязательно…

Аль Баян отдышался и приготовился к долгому полёту, погода обещала быть хорошей. Внезапно, он почувствовал пульсацию амулета на груди. Чародей посмотрел на магический камень.

Изображение было мутное, едва различимое, но было понятно, что это коридор с клетками. Немного присмотревшись Аль Баян понял, что это тюрьма — у клеток были двери как раз человеческого роста. Камень показывал камеру с двумя заключёнными, голос чародей узнал сразу и невольно чертыхнулся.

— Эдвард в беде… Я обещал помочь… Хотя, может и без меня всё разрешиться? — Память не дала Аль Баяну успокоиться. Из глубин сознания всплыли сцены, за которые чародей винил себя не первый, не второй и даже не третий год. Девушка в небесно-голубом платье. Розовый сад. Прекрасные картины, и её отсечённая голова. Вот что произошло, когда он струсил в последний раз, оставил всё на самотёк.

— Ты всегда сможешь улететь, я никуда не денусь. — Пропел ветер.

— Ты прав… — Прошептал чародей. — Я иду вызволять Эдварда и Илиаса! Да! — Возбуждённо воскликнул он. — А если Адриана будет злиться? — Засомневался чародей — Ты что, забыл, кто тут Борян Аль Баян — первый человек мира, совершенное творение великого художника! Адриана только второй куратор академии, а значит я могу делать, что нужным сочту! Вперёд, Аль Баян! Слишком много друзей ты схоронил на своём веку, пора взять судьбы под уздцы!

С этими словами он спрятал амулет и потел вниз, к городу. Он отлично знал Тассор, найти темницу — не проблема.

Чародей думал, что никто его не видит. Данте думал, что никто его не видит. Но Маска думала иначе. Пряталась за трубами домов, наблюдала с крыш, сливалась с тенью, с толпой. Маска была везде и нигде, очень долго ждала подходящей эпохи и человека. В ночь взятия Тассора момент настал. Пришёл час действовать.

Маска задула свечу.

Акт Второй.

Человек в фарфоровой маске.

«Я всю жизнь бежал, за угасающей звездой, а за мной тем временем рушился мост и вяли деревья. Когда же я всё-таки догнал вожделенный огонёк, то на меня нахлынула волна истинной эйфории. А потом я посмотрел по сторонам. Я стоял на крохотном каменном клочке, а вокруг — молчаливая пустота и уныние» — Генерал Тристан Алгер, глава первого святого похода.

Глава шестая. Дорога к новой жизни

Презрение в глазах смотрящего не каждый видеть мог, а я вот наблюдать его изволил ежечасно.