В разрывах бегущих облаков показалось солнце, легло на холмы, и они засветились празднично, а в траве засверкала роса, подобно слезам красавицы Сывлампи, о которой недавно рассказывал мне дед Ендимер.

Кони ходко паслись в клеверах, временами поглядывали на нас и протяжно ржали, будто просили не торопить их в деревню — так хорошо на приволье…

Дед Ендимер не спеша рассказывал:

— Нелегка была жизнь крестьянская. Богачи да куштаны привыкли сладко пить-есть, тянули из бедняков последнее. Не было у простого люда светлого дня — с поля да на поле, вот и вся жизнь. А соберешь хлебец да вернешь долги, глядь — в своих-то сусеках пусто. И такая нападет тоска — свет не мил.

Вот в такое-то время в семье одного бедняка родился сын Савкар. Когда вырос, стал складывать песни. Слушали люди его песни, и на душе у них становилось вольготней, верилось, — придет еще счастье.

Да и Савкар поверил в силу своих песен. Пел он о горькой доле сельчан, пел о светлой надежде.

Услышали песню куштаны, испугались. Поняли, какую опасную смуту сеет Савкар. Схватили его и упрятали в подземелье.

— Перестань петь! — кричали они.

— Брось, иначе убьем.

А Савкар знай себе поет.

И тогда они отрезали Савкару язык.

Но друзья продолжали петь его песни.

И песня рождала в них силу и ненависть к угнетателям.

Но не было среди них Савкара.

Задумали друзья освободить певца. Тайно подкрались к подземелью. Искали, искали — не могли найти. Не знали они, что тюремщики давно отвели Савкара в дремучий лес и бросили.

Меж тем Савкар бродил по лесу, горевал. В ту пору и повстречались ему калбаи — лесные люди, беглые хлебопашцы. Обрадовались, что нашли певца, о котором были наслышаны.

— Стой, друг, научи, как нам дальше жить.

А Савкар еще в тюрьме понял — один путь у бедных людей: взять в руки оружие да и ударить всем миром по богачам. Спел бы он об этом, да не может.

Ручейками из глаз потекли горючие слезы. Долго так сидел, раздумывал, потом попросил у калбаев коня и поскакал в самую глушь леса. Там на полянке поднял к небу глаза, взмолился:

— Темный лес, дремучий лес, святая природа, премудрое солнце! Помогите мне, посоветуйте, как быть?!

Но молчал лес, и солнце едва проникало сквозь зеленый шатер.

До вечера сидел Савкар на пеньке, а потом вытер слезы, подумал: «Нет у певца языка, зато есть голова, есть сердце, есть руки!»

И как только пришла к нему эта простая мысль, вскочил и начал мастерить инструмент.

Отрезал у коня клок гривы, стянул конским волосом согнутую ветвь орешника. Подул ветер, и зазвучали струны — тихо, певуче.

Долго еще работал Савкар, примерялся так и эдак, чтобы лучше струны пели. Наконец, смастерил певучий ящик и назвал его кубысом, что означало мудрец без языка.

Взял он свой кубыс и подался к людям.

— Савкар пришел, Савкар! — обрадовались сельчане.

Немой Савкар, играя на кубысе, звал людей на борьбу, учил, как добывать волю и счастье.

Пальцы певца стали его языком.

— Как же так, — спросил я деда, — ведь на нынешних кубысах нет конских волос.

— Нет, — ворчливо отозвался Ендимер. — А в старину были. И не сбивай ты меня. Оборвешь ниточку, брошу рассказ. — И продолжал дальше: — Народ понял, о чем поет кубыс. Настало время — взбунтовались против мироедов. Ох, и жарко им, царевым слугам, пришлось тогда…

Старик еще долго рассказывал. Я уже не вдумывался в смысл его слов. Слышались мне старинные мелодии. И вставал перед глазами старец в белом одеянии посреди сельской площади, запруженной народом. В руках у него кубыс. Пальцы пробегают по струнам. Люди слушают Савкара и ждут, ждут своего часа, того светлого дня, в красных отблесках дальних пожаров.

Солнце еще не взошло, но огненные его перья уже заполыхали над степью.

Затем незаметно выкатился на край земли огромный расплавленный шар. И сразу все вокруг стало розовым.

Мы с дедом одни. Двое подпасков, Петюшка и Вася, который день в лесу на делянке пилят деревья для новой фермы.

Я даже вздрогнул от неожиданности, обернулся. Оказывается, это поет дед. Вдруг Ендимер затих и уставился прямо перед собой. Я проследил за его взглядом: недалеко от нас, в траве, шевелился под ветром цветок утмалтурат. На солнце он был пронзительно синим. Но вот откуда ни возьмись появились две пестрые бабочки и, словно играя друг с другом, запорхали вокруг цветка. Крылья их переливались радугой.

— Эльбану-бике и Акташ, — вдруг произнес дед.

Мне показалось, что я ослышался.

— Эльбану и Акташ, — повторил задумчиво дед и добавил, как бы размышляя вслух: — Да, сильные люди жили в древности, крепкие, как сталь. И любить умели по-настоящему, и ненавидеть.

Я молчал, стараясь не упустить ни одного слова из новой истории деда.

В те времена, о которых пойдет речь, неподалеку отсюда стояла крепость чувашского князя Кушламара, из рода Таяба. Потому и крепость называли таябинской.

Справедливым был князь, но не повезло ему. Жена, которую он очень любил, рано умерла, оставив дочь.

Многие булгарские, суварские, хазарские и арские княжны, многие вдовы прославленных мурз, красивые, богатые, передавали ему салам с проезжими купцами, послами. Князья и мурзы звали в гости, желая познакомить со своими дочерьми. Но князь не хотел жениться вторично.

Дочку он назвал Эльбану, что значит красивый цветок.

Души в ней князь не чаял, исполнял все ее желания, нежил, баловал, дарил красивые одежды, украшения. Так шли годы. Исполнилось Эльбану шестнадцать лет, и стала она такой красавицей, какой еще не видывали таябинцы.

У одного храброго, но бедного воина был сын Акташ. Стройней кипариса, что растет в южных землях, в плечах широк, а глаза, что у дикого барса.

— Сын мой, — сказал ему однажды отец, — тебе уже семнадцать, ты силен, храбр, настоящий воин. Не пора ли тебе поступить по обычаю предков, исполнить долг перед родом. Взял бы себе жену, мне невестку, и подарили бы мне внука на старости лет.

— Я готов выполнить твою волю, — ответил Акташ, — и свой долг. Но моей избраннице всего шестнадцать, прошу тебя, не торопи, подожди немного.

Согласился старый воин.

Минул год.

Снова напомнил отец о женитьбе. И сказал тогда Акташ:

— Хорошо, посылай сватов к князю Кушламару.

Не поверил отец. Что за бредни — бедняку свататься к дочери князя!

— Я люблю Эльбану-бике, — ответил Акташ, — и она меня любит.