сижу на склоне холма, обхватив руками колени, и смотрю вниз на подернутую вечерней дымкой зеленую глубь долины. Уплывает к закату огромное алое солнце. Скоро скроется за холмом, но перед тем как исчезнуть, с минуту отдохнет у него на плече.

— Мучи, а мучи, отчего этот холм называют холмом матери Чавдара?

Я оборачиваюсь, чтобы видеть лицо деда.

Он следит за моим взглядом, а глаза его изучают вершину холма, сплошь усеянную мелким гравием. Холм крут, обрывист, отвесная стена меловая и на фоне заката кажется седой.

У подножья поблескивает ручей, чуть слышно его журчанье. Ручей бормочет свою вековую песню. Знать бы, о чем он рассказывает. Вода его прозрачна и холодна, на дне белеют камни.

Дед по-стариковски снисходительно улыбается.

— Этот ручеек, может быть, единственный свидетель подвига, который совершили Чавдар и его мать, — говорит дед. — Ее звали Сайраслу-бике, что означает — гостеприимная. Слушай, я расскажу тебе о них.

…Давным-давно, неподалеку от холма стояла могучая крепость. Много лет защищала она окрестные земли от непрошеных гостей. Разумны были ее хозяева. Они хорошо понимали, что острием меча поле не вспашешь, а жатва войны — смерть.

Но глуп тот пахарь, который забывает о своем мече, и поэтому люди, жившие в крепости, были храбрыми воинами. Иначе нельзя. Лицом к врагам стояла крепость, а за спиной у нее чувашские земли.

В те времена знаменитый эмбю Чавдар был совсем еще молод и правила всем его мать Сайраслу-бике. Женщина, а мудрей иного мужчины. При ней расцветали ремесла. Гончары, кузнецы, чеканщики славились своим мастерством не только у себя на родине. Иноземные купцы делали крюк, чтобы заглянуть сюда, закупить местные изделия, а заодно разложить на базарной площади на цветастых длинных коврах и свои товары.

Сайраслу-бике знала о хитрых замыслах коварного Тохтамыша и жестокого Тимерлена, мечтавших стать владыками мира, и держала меч наготове. Ведала о делах далекой Московии, о ее князьях, копивших силу против коварных ханов.

Ласково принимала она приезжих издалека послов, гостей, знаменитых путешественников, внимательно выслушивала их рассказы о дальних странах, ученых людях.

А сын ее эмбю Чавдар меж тем мужал, вместе с ним крепла и его дружина. Когда лазутчики доносили о набегах соседних племен, посылала Сайраслу войско во главе с сыном, и враг, застигнутый врасплох, бежал.

Сказывают, в те времена замыслил Тохтамыш идти на Московию… Ночью примчался запыленный гонец с недоброй вестью и в ту же ночь ускакал на свежих конях к Москве, дабы оповестить князей. А другой всадник покинул крепость, чтобы забить тревогу по чувашским городам и селам.

Большую силу собрал Чавдар. Мужчины взяли оружие, в такое время — всяк воин. А место воина — под знаменем эмбю.

Чавдар, отважный полководец, не стал ждать, когда враг нагрянет, двинулся навстречу непрошеным гостям. В крепости остались только малые дети, женщины да старики.

Шли чуваши на супостата стройными рядами, сохраняя боевой клин — острием вперед. Гарцевал на белом коне сам Чавдар. А вокруг него — ближайшие друзья и помощники, славные баторы. На флангах пылила легкая конница, защищая отряд от внезапного нападения.

На этих лугах, кивнул Ендимер, и сошлись два войска — Чавдара и Тохтамыша. Страшная была битва. От топота копыт дрожала земля, звон мечей летел за леса и горы, кровь убитых уже не принимала земля… Силен был враг и хитер. Стало ему известно, что мудрый старый цинбю, возглавлявший легкую конницу, погиб, а его место занял неопытный, но дерзкий честолюбец сербю. Конницу сербю заманили к лесу, оторвав от главных сил, и перебили начисто.

Впервые дрогнуло сердце Чавдара. Послал он в крепость вестника, просил, чтобы стар и млад укрепляли стены, готовились к самому худшему — осаде.

Ничего не ответила гонцу Сайраслу, молча отпустила его и принялась за дело. Работа шла от зари до зари.

Однажды ночью в крепости услышали конский топот, шум, крики, увидели метавшиеся на ветру огни. Услышала Сайраслу голос Чавдара.

— Мать! — кричал эмбю. — Враг торжествует. Мы прокляты богом! Юндаши мои пали в бою. Мать, открой скорее ворота. Враг висит у меня на пятках, меч его над моей головой.

Но молчала старая мать. И все боялись взглянуть ей в лицо, так скорбно было оно. Вдруг она подняла руку, и голос ее зазвенел в ночи:

— Сын мой — не младенец, но — муж! Я не узнаю его голоса. Тот, кого я слышала — не мой сын, он трус!

— Я — твой сын! — крикнул Чавдар.

— Был у меня сын, — сказала Сайраслу немного погодя, — но он не бежал от врага, как заяц, не укрывался за толстой каменной стеной. Он защищал народ и свою мать, а не просил у нее помощи. Разве не храбр он, как сокол, разве рука его не держит сабли, разве не ждут его воины на поле брани. Он — там, среди них. А тот, кто стоит у ворот, — не сын мне. Я не узнаю Чавдара!

Так сказала мать, и все затихло. Лишь далеко-далеко слышался гул побоища, там гибли чувашские воины, побеждаемые многочисленным врагом.

Снова послышался топот коня. Он удалялся все дальше, и видно было, как блеснула вдали выхваченная из ножен сабля.

Скоро по степи разнесся призывный звук кавала[21]. Он звал воинов, возвещал о том, что полководец жив, не упали стяги его, и врагу еще рано торжествовать.

Воспрянули воины, услышав эти звуки, сомкнули поредевшие ряды. Всю ночь продолжался бой, тоскливо ржали раненые кони, стонали упавшие воины, а кавал Чавдара все звучал призывно и торжественно.

И всю ночь стояла мать Чавдара на хыбар-башне, вглядываясь в темноту. Все глаза проглядела она, беззвучно шепча молитвы. Именем солнца, именем светлого дня просила у Пюлехсе[22] победы своему единственному сыну.

Пока в степи надсадно и грозно звучал кавал, мать знала, сын ее жив.

К утру враги отступили. В крепости ждали — вот-вот зазвучит победная песня. Но не было слышно ни звука.

На поле брани воины искали эмбю, чтобы сложить к его ногам чужие знамена — так требовал обычай — и не могли найти…

Из ворот крепости вышла мать Чавдара. Увидев ее, народ изумленно затих: за ночь женщина стала седой, вчера еще смоляные волосы белы, как снег. Не глядя ни на кого, она шла по степи туда, где лежали тела погибших. Остановилась, и все услышали голос эмбю:

— Мама!

Бросилась Сайраслу-бике на голос сына.

— Сынок, — застонала мать. — Свет моих очей! Радость моя! — Голос ее сорвался.

Чавдар открыл глаза уже затуманенные смертью, из последних сил приподнялся на локте и улыбнулся.

— Ты слышала мой голос? Ты узнала его, ма… — И совсем тихо прошептал одними губами: — Спасибо…

Точно подстреленная лебедь, вскрикнула женщина и рухнула наземь.

— Пюлехсе! — гневно проговорила она, подавляя рыдания. — Пюлехсе, где ты?! Есть ли ты? Почему не вняла-моей молитве? Почему он мертв, мой сын?! Нет тебя, нет, нет!

Обхватила руками голову и превратилась в холм, седой-седой.

…С тех пор и зовут этот холм — холмом матери Чавдара. У подножья журчит ручей. И текут в нем материнские чистые слезы…

ЛЕГЕНДА О ПАХЧАСЕ ЯМАНСАРЕ

люблю рисовать. Дома у меня полно этюдов.