— А ты хорош! — заметил Марцелев, вытирая потный лоб.

— Вы тоже.

— Спасибо. Идем дальше?

Дальше был холл, где Леденцова с Калистратовым нашли Арсену.

Ничем не примечательный холл, совсем не похожий на дуэльный зал.

— И здесь никого подозрительного вы не видели?

— Нет, не видел, — отозвался Антоша нервно. — Катька… Леденцова впереди шла.

— И заслоняла широкими плечами?

— Я задумался, — Калистратов присел на корточки на то место, где лежала давеча Арсена, и тронул пол растопыренной пятерней. — А потом она завизжала и каблуком мне на ногу.

— Надеюсь, обошлось без перелома?

— Я весь вечер вчера хромал.

Нет, вот же ребенок! Прижать к груди и плакать.

— Если хотите ее навестить, то сегодня вряд ли.

— Ее?

— Ну да, Арсену. Вы туда вчера звонили пятьдесят четыре раза. И сегодня восемнадцать.

— А они одинаково отвечают: «Состояние стабильное». Ой, откуда вы?..

— Имидж обязывает, — рассмеялся Кирилл. — Ну, раз уж вы ничего подозрительного не видели, пригласите меня на чашку чая. Заодно покажете, как из этого холла не через дуэльный зал можно выйти. А я вам разрешение на свидание на служебном бланке выпишу. И копию нашей беседы скину на подтверждение.

— Да, конечно, — Антон резко встал. — Вот этой дверью к лестнице и лифтам.

— Не заплутаешь… — сыскарь бросил на Калистратова косой взгляд через плечо. — Маленький вопрос на прощание. Где вы вчера руку обожгли?

— Можно, я не буду отвечать? — упрямо выпятил подбородок Антон.

— Человек пострадал, человек ранен, — укорил Марцелев. — А вы не хотите нам помочь.

— Я хочу! Но не знаю, как.

— Ладно, — сказал Кир сухо, суя в руку Калистратову пластиковый треугольник. — Если надумаете что-то сказать, звоните в любое время. А от чаепития я воздержусь.

И оставив Тошку расстроенным и растерянным, переключил навигатор на Леденцову.

Ее комната на пятом этаже только называлась комнатой, а на самом деле представляла собой миниатюрную квартиру.

Кир обратил внимание на лиловый плащик, висящий на вешалке в прихожей. Дамское, тонкой кожи изделие с отложным воротником и широкими рукавами, изящное в своей простоте. Будь оно уникальной авторской работы, Кир бы нисколько не сомневался, что именно этот плащик похищен из бутика «Леди Годзилла» на Московском проспекте, 41. Дело о таинственных исчезновениях косметики, белья и парфюмерии из бутиков и универмагов висело на Кире второй год, став притчей во языцех седьмого отдела. Но Марцелев не сдавался. И теперь был в некотором роде вознагражден.

Интуиция вопила, что плащик тот самый. Логика с ней не соглашалась. В природе существовало не меньше двух тысяч штук сиреневых плащиков того же размера, фасона и фирмы — производителя, и не стоило обижать ценную свидетельницу беспочвенными подозрениями. Пока.

— Моя бабушка обожала носить лиловое.

— И моя!

На сыскаря, крутанувшись на пуфике перед зеркалом, на сравнение с бабушкой нисколько не обидевшись, уставила зеленые томные глазищи белокожая красавица. Ее рука со щеткой для волос продолжала двигаться вдоль роскошной вороной гривы. Киру даже послышалось характерное потрескивание — точно гладят наэлектризованную кошку.

Красавица была босиком. Желтый, будто цыпленок, халатик приоткрывал грудь и круглые колени. Марцелев подумал, что это судьба. И либо девица затащит его в постель, либо он ее. Но тут же вспомнил о лиловом плащике и остыл.

— Добрый день, Екатерина Тарасовна…

— Леденцова. Вы насчет вчерашнего трупа?

— А почему вы решили, что это труп? — поинтересовался Марцелев, по — хозяйски устраиваясь в кресле колени в колени с Катей. — Арсена в больнице и выздоравливает.

— Сами бы в нее вчера втоптались! И так цельный день на нервах, а…

— А мне показалось, — Кир насмешливо поднял бровь, — вы наступили на ногу господину Калистратову.

— Нажаловался уже? — буркнула Катерина. — Хорош друг! Как с цепи сорвался, эта то, это се, а что ей отвезти, поехали в больницу… А я, между прочим, в обморок падала. И никакого сочувствия!

— Он вас мороженым накормил.

Катька громко фыркнула.

— Мне кажется, вы его ревнуете, — Кирилл навесил на лицо одну из самых обаятельных улыбок.

— И не думала! Так, давайте ближе к телу.

— Кофе не напоите, Екатерина Тарасовна? За день убегался…

Катька окинула сыскаря сомневающимся взглядом:

— Не похоже как-то.

Но прошествовала на кухоньку, позволив оценить ладность походки и завлекающее колыхание бедер. Хотя комната порой может больше поведать о своих хозяевах, чем они сами. У Леденцовой было на что посмотреть. Оргтехника, как в солидном офисе, и кровать из тех, что в народе именуют «траходром». Пушистый ковер на полу — не персидский, но что-то вроде. Огромное круглое зеркало над уставленным косметикой и заваленным бижутерией туалетным столиком. Марцелев, усмехаясь, решил, что у этого зеркала хозяйка проводит куда больше времени, чем в академических аудиториях. Еще бы, с такой-то гривой! Но пуще всего привлекла гостя коллекция лис. Рыжухи из глины, стекла, дерева, плюша сидели на стеклянной горке у стены, выглядывали с подоконника, венчали горы книжек и даже свисали с потолка.

Кир, не вставая с кресла, пощекотал ближайшую под подбородком.

— Нравится?

Он едва не подпрыгнул от неожиданности. Ну верно, ковер и босиком, тут кто угодно подкрадется.

Катерина вкатила сервировочный столик с миниатюрными чашечками, белым сексуальным кофейником, сахарницей, сливочником и вазочкой с горкой конфет и печенья.

— Вы щипчики для сахара забыли, — сладко пропел Кирилл.

— А вы зануда. А мне, между прочим, еще МХК учить.

— А почему не химию?

Катерина склонила голову к плечу и сощурилась:

— Химия — это кусок хлеба… с маслом… и с эскалопом таким, прожаренным. А сцена — это жизнь!

Она тряхнула волосами. По комнате поплыл пряный аромат. Марцелев чихнул.

— Сцена — это страсть, восторг и ужас. Совершенно непередаваемые впечатления. Вот я играла в нашем спектакле Снежную королеву. Волосы посыпали серебряной пудрой и блестками, платье, корона, я сама себя не узнала. Платье, конечно, ужасное, — добавила Леденцова практично. — Его приходится подгребать вот так…

Она приподняла горстями невидимый подол.

— Иначе навернешься. Но если привыкнуть…

— А Антон кого играл? Кая?

— Прынца. Я его держала у себя в плену и… потом кое-кому пришлось языки укорачивать, чтобы нас в молве не женили.

— Он разве такой плохой?

Катерина задумалась, подняв очи к потолку.

— Не… не плохой. Только весь такой невинный и трепетный.

Да уж, едва сдерживая желание расхохотаться, подумал Кирилл. Вот о Леденцовой подобного не скажешь. Самостоятельная личность. Родители, едва ей стукнуло восемнадцать, завербовались в новую колонию. Правда, дочери оставили большую квартиру, она ее сдает и не бедствует. Да еще модным ныне бизнесом прирабатывает. Делает и продает фигурное мыло, ароматические салфетки и так по мелочи. «Хенд мейд», даже топорной работы, всегда ценился выше конвейерной. Да и модно дарить натуральное мыло в виде лотоса или ангела.

— Когда мы в «Двух лунах» сидели и он стал о любви вещать, мне чуть снова не поплохело.

— А кстати, — закинул удочку Кирилл. — Откуда у Калистратова ожог на руке?

Катя приподняла аккуратные бровки:

— В кафе руки у него были целые. Может, в такси… Зажигалкой этой своей, потому что я его пробросила. Ну, не знаю.

Она дернула головой:

— У него самого выспрашивайте.

— Тогда к делу.

Кир засветил экран на браслете, вызывая голографию Арсены.

— Госпожа Леденцова, вам знакома эта женщина?

— И да, и нет.

Катька поерзала на пуфике и глотком выпила кофе из своего «наперстка».

— В каком смысле? — ошеломился Кирилл.

— Она похожа на мою бабушку.

— С лиловым плащиком?