«Оно стоит среди ржаного поля…» Оно стоит среди ржаного поля На самой ближней к хутору версте. И каждый смертный кланяется в пояс Его святой и строгой простоте. И нету места в хуторе печальней, Куда дорогу вывели одну, И там лежит под холмиком песчаным Простой солдат, что выиграл войну. В жестокой схватке плоти и металла Он победил. Но, душу бередя, Война всю жизнь его не отпускала, Всю жизнь держала около себя. Он жить хотел без горечи и боли, Рожал детей, любил свою жену, Всю жизнь носил рабочие мозоли Простой солдат, что выиграл войну. И лишь ночами в забытьи тяжелом Себя он видел смутно, как в бреду, То под раскосым солнцем Халхин-Гола, То на крутом днепровском берегу. И вот теперь впервые не у дела И навсегда в кладбищенском плену Лежит в земле привычно онемелой Простой солдат, что выиграл войну… «Запропали дни мои унылые…» Запропали дни мои унылые, За чертой остались снеговой. Пролетают гуси пестрокрылые Над моей бедовой головой. А куда летят они – неведомо, В край какой развесистой зари, За какими плесами и вербами Скоро спрячут крылышки свои. Как узнать, на радость иль на горюшко Далеко судьба их занесла?.. Гуси, гуси, дайте мне по перышку Хоть бы на два трепетных крыла! Полечу я к матушке-затворенке И к отцу родному полечу, И над нашей горестною горенкой Свой привет горячий прокричу. Может быть, в последний раз порадую, Огорчу, быть может, не впервой И своей сыновнею усладою, И своей бедовой головой. Ах, мои родители любезные, Вы меня жалели как могли… Гуси, гуси, странники небесные, Дайте небо страннику земли. Но не слышат гуси пестрокрылые, Не роняют перышки с крыла. Снова дни готовятся унылые, Снова туча на небо взошла. А когда головушка опустится, На душе как кошки заскребут,— Это плачет матушка-заступница За мою далекую судьбу. Стога Опять в степи за Доном величавым, Где горизонт зарницы оплели, Воздвигли богатырские заставы Стога священной русския земли. Они стоят, как памятник былому, Сторожевые славной старины. Седые крутобокие шеломы Издалека отчетливо видны. Пускай их век соломенный недолог, Но знаем мы и не по старине: Когда на Русь приходит лютый ворог — Стога сгорают в жертвенном огне. Но пролетят над Родиною беды, Потом дожди тяжелые пройдут, И вместе с первой ласточкой победы Стога макушки к небу вознесут… Мы каждый год в степи под солнцем ярым Выходим утром с праздничной душой Вершить стога свои не для пожара — Для нашей жизни сложной и большой. Чтобы опять за Доном величавым, Где горизонт зарницы оплели, Воздвигли богатырские заставы Стога священной русския земли. Сретенье
В феврале раздетом и разутом Стылый месяц светит на износ. По глухим заборам редкозубым Громыхает палкою мороз. Долго ждать воркующих проталин. И по звонкой гати ледяной Ветер безбородый, как татарин, Скачет с белобрысою зимой. Вот оно, февральское притворство! Он ослеп от снежной пелены; Знать не знает день противоборства, День свиданья стужи и весны. Сретенье так исстари ведется — В этот день от будущей беды На крылечке курица напьется Зимовой со льдинками воды. Народится месяц крутолобый В зыбке молодого ивняка, Закряхтят дремучие сугробы И сожмут дебелые бока… Но покуда ветрено и снежно — Голубые дни наперечет. И мерцают слабые надежды На весны блистательный приход. Где же с нею встретиться придется Не о ней ли в стужу и метель Над широкой чаркою колодца День и ночь горюет журавель? Бабушка Груша К матери в избу заглядывает Бабушка Аграфена… Про то, что она Аграфена, Не помнит почти никто. Бабушка Груша развязывает Пуховый платок степенно И под себя подкладывает Плюшевое полупальто. Матушку «перездравляет» С истовым праздником – Сретеньем, В лоб меня за безверие Пальцем тычет слегка. Тут же доложит радостно, С кем она перевстретилась. Из угощенья отведает Лишь кислого молока. Бабушка Груша на хуторе Заядлая похвальбуша. Сумрачный дух стяжательства В ее душе не потух — Ажник четыре курицы Водит бабушка Груша, А в кавалерах при курицах Соседский покамест петух. Муки полтора мешочка На зиму у Груши намолото, Дровишек с Петром – лесничим Намедни Господь послал… Жила до последней осени Коза – ну чистое золото! — Да, знать, за грехи за бабкины Козу серый волк задрал. И хата у ней просторная, И цепкой обмазана глиною — Одна большущая комната В цельные три окна! И в этой хваленой комнате Векует она по-старинному — Копучая, бестелесная, — Как помнит себя – одна. При полном таком довольствии Свой век доживает Груша. Попробуй-ка, не обидев, В глаза ее пожалей! — Она сирота не круглая, У ней в кумовьях Холюша, У ней чрезвычайная пенсия — В двадцать восемь рублей! А коль гостевать сподобится — Встречают, как участкового, Попотчует, чем сыскалось, Последний из всех бедняг. И нету ни бабы бешеной, Ни ухаря бестолкового, Кто б голос при ней нечаянно Иль с умыслом приподнял… Когда отгутарит бабушка, Поднимется, как с завалинки, И, плюшевку подпоясавши Подобием кушака, Бредет по вечерней улице В коротких подбитых валенках. В руках у нее махоточка Для кислого молока. |
