«Этот дождь без радости и плача…» Этот дождь без радости и плача, Даже душу оторопь берет, Словно гриву свесившая кляча Целый день копытит у ворот. Ночь и день уже неразличимы — Ни звезды, ни утренней зари. Он деревья гложет без причины И пускает в лужах пузыри. Приуныли рощицы лесные, Расползлись, расхлябились пути. Он у ржи колосья налитые Хочет в косы ведьмины сплести… А вода на улице все выше. Но ему, как видно, все равно, Все равно: о чью разбиться крышу, В чье долдонить тусклое окно. Льет и льет веснушчатый, натужный, Без царя и ветра в голове, До последней капельки не нужный Ни зверью, ни людям, ни траве… Про себя я думаю иначе… Только душу оторопь берет: Как бы мне без радости и плача Жизнь не прокопытить у ворот. «На поляне сушит косы лето…» На поляне сушит косы лето, — Дождик слезы выронил в траву. Под карнизом яблоневых веток В шалаше соломенном живу. Сам себе работник и хозяин, Что с того, что рядом – ни души, Лишь кувшинки желтыми глазами На меня глядят сквозь камыши. В этом есть особенная прелесть, Я нисколько людям не солгу, В основном на пугало надеясь, Не от них я сад свой стерегу. Мне хватает разума и смысла, Чтоб не плакать с многих перемен. За дугой исчезнет коромысло — Радуга останется взамен! Так вовек не выведутся травы, Не иссякнут тучные дожди. И скажу, не мудрствуя лукаво, Что рассвет природы – впереди. Ведь недаром истина простая У народа русского гласит, Что пчела, от дыма улетая, Далеко от меда не летит… И, кружа по сумрачной вселенной, Всех людей любовью окрыля, Ты останься вещей и нетленной, Наша заповедная Земля. «Разбилась грусть, как льдина в половодье…» Разбилась грусть, как льдина в половодье, Давно пора, немного потерпи — И, опустив зеленые поводья, Тебя увозит лето из степи. Туда, туда, вдогон за облаками, Где по траве росистые следы, В озерных чащах, выстланных листами, Березы пьют стоялые меды. Туда, к стогам на свянувшие плеши, Где, схоронясь от люда и молвы, Бесцельно бродит непутевый леший И рвет листву с постылой головы. Там на тропе просительной и тихой Стоит, как в сказке, терем-теремок. Под вечер там колдунья-лесничиха Кого-то ждет на шалый огонек. Дубовый тын опутали уплетни, Закатный луч забрался на умет. И на сорочьи взбалмошные сплетни Притихший лес рукой не шелохнет… Когда туман в ложбинах отпасется И станет даль сквозь марево видна, Мы тронемся, и утреннее солнце Подтянет выше лету стремена! «Выходит осень прямо на дорогу…» Выходит осень прямо на дорогу Заманивать, одаривать и красть, И вот уже начальная тревога По саду паутиной расплелась. Пока еще не хвастая нарядом, Не доверяясь взбалмошным ветрам, Пустила расторопные бригады Скворцов прошелестеть по хуторам. Разъехались скрипучие подводы, Свезли они садовые дары. Но скорые сулят нам непогоды Речные зазвеневшие талы. Закатится дремотное светило, И на сердце оскомина и ржа. И слышно, как под яблоней уныло Гуляют напоследок сторожа. Средь них отец мой, ласковый молчальник, Он все, что выпил, знает за собой. Страшась упреков матери печальной, Последним возвращается домой. Бредет он неустойчиво и поздно В осеннем стекленеющем дыму, И яблоки падучие, как звезды, Под ноги попадаются ему. «Никто не пел в безветренной ночи…» Никто не пел в безветренной ночи, И ночь несла степи оцепененье, И ковыли, как снежные лучи, Печально ниц склонялись опереньем… Никто не пел в безветренной ночи, Но все, казалось, замерло для пенья. Под дикой грушей сделал я ночлег, Щекою к ней прижался, как к девчонке. И засыпал, усталый человек, И потихоньку думал ни о чем-то. Всего семь верст до ближнего села, Но тишина надеждой не манила. Одна луна плакучая плыла, Она была небезучастна к миру. А в мире все же было хорошо, И я бы вдруг ничуть не удивился, Когда бы кто-то тайный подошел И надо мной приветливо склонился. Он был мне нужен, с доброю душой, Не от беды и ложного навета, А просто в мире было хорошо: Я целый мир любил тогда за это. Но в тишине – хоть пальцами стучи — Мой сон то гас, то плыл, то накренялся… Никто не пел в безветренной ночи, Никто живой ко мне не наклонялся. |
