Письмо из дому Старые люди, малые дети, Как вы в глуши пережили метели, Долгою ночью при ламповом свете Все обсудили, всех пожалели? Вспомнили близких, дальних – тем паче… В щели дверные набилась полова. Сестрам на радость в холод собачий В белую ночь отелилась корова. Теплый теленок долго елозил, На ноги встать еще не было силы… Утром почтарка вместе с морозом В дом принесла фотографию сына. Не находили сло́ва и места, Снова рядили, снова жалели, Вставили в рамку рядом с невестой И прописали – все, как умели: «Здравствуй, сыночек белоголовый! Что же ты пишешь нам самую малость? Мы, слава богу, живы-здоровы, Нынче коровка у нас опросталась, Как похудел ты – кожа да кости! В чем ты нуждаешься – выскажи прямо. Ну, до свидания! Ждем тебя в гости! Крепко целуем! Папа и мама». Родичам Простите меня за садовую голову, Я часто спешу и пишу невпопад, А ваши сердца цепенеют от холоду, Что кто-то из вас за меня виноват. За то, что один я, а вы как-то рядышком, Я греюсь у пара, а вы у огня, И вам даже стало ни капли не радостно, Что крыша уже не течет без меня. Зачем я расстался с натопленной хатою? Затем, чтобы грустно судили дворы, Как целую ночь с отпускными солдатами Невеста стоит у заветной ветлы? Махните рукою. И духом не падайте, Не вы опорочите юность ее. А лучше меня благодушно порадуйте Хорошею вестью про ваше житье. Пришлите мне меду последнего с пасеки И яблок анисовых несколько штук, Я ими полакомлюсь в светлые праздники И вам обстоятельно все пропишу. Про то, да про се, да про участь веселую… И вы, как обычно, в прощеные дни Простите меня за садовую голову На тихом совете крестьянской родни. «Я родился с серебряной ложкой во рту…» Я родился с серебряной ложкой во рту, Уверяют соседи меня вразнобой: Оглашенный мой крик слышен был за версту, И талы закачались над полой водой. Улыбалась мне мать из-под теплой руки, Ею хвастался дед как снохой дорогой. И качали отца моего мужики За лихой, огневой, голубой самогон! Только кто-то не пил на веселом пиру, Только кто-то в свой рот даже рюмки не брал. И в семнадцатый март на промозглом ветру Потому, может, голос я свой потерял. Не успел я потешить ни мать, ни отца. Не допел, не доставил на свадьбах весны Ни купца-молодца, казака-удальца, Ни разбойничьи те расписные челны. В просторечии нашем – я просто охрип. И не то чтобы петь вечера напролет — Я стесняюсь при всех горячо говорить, Опозорить боюсь старый песенный род. Что же делать теперь? Я молчать не могу, Не хочу, не хочу в рот воды набирать. Даже косы поют на рассветном лугу, Даже травы, упав, не хотят умирать… Все равно буду петь о раскосых дождях, О глазах зазывных хуторских молодиц. Будут зори расти, как хлебы на дрожжах, Будут звезды лететь на покатый карниз. Покорятся слова и мелодия мне, Ведь недаром тогда, не с тяжелой руки, Улыбалась мне мать наяву и во сне И качали отца моего мужики! «Красивое дружит с красивым…» Красивое дружит с красивым, А тихое – с тихим в ладу. Наверно, к печальницам-ивам Я душу свою поведу. И там, над озерной водою, Где лилии тонут до дна, Возьмет меня голой рукою В свой мирный полон тишина. Зеленое марево сада, Слезинки ромашек в траве, Ну разве от этого надо Уйти спозаранку навек? От счастья неволи не ищут — То я не один говорю — Лишь ветры разбойные рыщут, Зарей погоняют зарю. Но здесь даже ветер процежен Сквозь сито воды и талов, И воздух прозрачен и нежен, Как девичья песня без слов. И что-то болтает сорока Про грешные тайны с межи… Исчезни, тоска и морока, Продлись, светозарная жизнь! Чтоб сад И роса по колено, И плес, и в узорах вода… Из этого мирного плена Вовек не уйду никуда. «За спиною два десятилетья…» За спиною два десятилетья Мирного веселого житья. Как зола остыла на повети, Так остынет молодость моя. Так уйдет – ее как не бывало — В будничный людской водоворот, Только на песке у краснотала Белые сережки подберет. Я бы за нее не волновался, Я бы за себя не трепетал, Если бы не гнулся, не ломался Буйный петушиный краснотал. Если бы на смолкнувших причалах В звездную веснушчатую сыпь Часто бы тягуче не кричала Кем-то потревоженная выпь. И не по себе мне на рассвете. Как бы ни был в жизни тароват, — Но за все печальное на свете Я ведь тоже в чем-то виноват. Потому с дощатого порога Я хожу приветствовать весну И лесному кланяться отрогу За его отраду – тишину. В травяном росистом многоцветье, Заглушив печальный этот зов, Я за два своих десятилетья Разбиваю чашечки цветов. |
