Матери Затопи ты мне русскую печь, Заведи свою русскую прялку. Под ее монотонную речь Мне недавно забытого жалко. Ничего, что я буду угрюм, Я согреюсь зато и оттаю От осенних неласковых дум, С чем я ночи свои коротаю. Затопи ты мне русскую печь, Обогрей невеселых и квелых. Я хотел бы навеки сберечь Этот запах березы горелой. Слышишь, ветер бушует опять, Отрясает скрипящую грушу. Научил бы меня окликать Он бессмертную русскую душу. Я б навеки прославил ее И сказал бы свободные речи Про свое молодое житье, Про широкие русские печи. Потому я тоскую в ночи, Потому и смотрю нелюдимо, Что пришел от крестьянской печи, От ее горьковатого дыма. Затопи же мне русскую печь, Заведи монотонную прялку, Я хотел бы все то уберечь, Что нерусскому бросить не жалко. Сирень I Скорей! В укромном палисаде Средь лопоухих купырей С утра ознобно лихорадит Мою притворную Сирень. Сирени гребень петушиный Заломлен ветром набекрень. Цветенье вишен потушила Своим цветением Сирень. Сирень В оборках и монистах Облокотилась на плетень. И бьется пойманной жар-птицей За пазухой моей Сирень. А ввечеру сольются тени Поодаль лунной полыньи, Всю ночь звонят в кустах сирени На посиделках соловьи, Что их заря оберегала, Что безмятежен встречный день… И веет влажным опахалом В окно Лиловая сирень. II Сирень иссякла. Выветрились звуки Волхвующих на славу соловьев. Ей обломали трепетные руки И нищенкой оставили ее. Ах, мы не то ей раньше предсказали! Но разве кто судьбу опередит? Черемуха – и та теперь глазами Своих лукавых ягодок глядит. И яблони от солнца тяжелеют, И вишни зарумяниться спешат. Как верных жен, их холят и лелеют И ради них ночуют в шалашах. А ты, сирень, а ты, моя забава, Скажи, кому была она нужна — Твоя лихая выцветшая слава, Твоя до боли грешная весна? И тихо мне в тени дебелой хаты Сирень шуршит упреком на упрек: – Кому нужна и в чем я виновата? От рук чужих меня ты не сберег… III Зимою дни проходят, как во сне, Звучат вдали шальными голосами. А поутру роняет листья в снег Моя сирень в укромном палисаде. Все лето прожила не напоказ, Бродячим солнцем скупо облитая, Не облетев в осенний листопляс, Она теперь зеленой облетает. А я гляжу сквозь тусклое окно И думаю: неужто, неужели Мне дом родной покинуть суждено В такой еще стеснительной метели? Пусть жизнь меня колотит, как кугу, Пророчит заунывные свиданья. Зеленый лист на девственном снегу — Мое ли это будет увяданье? Так вот она – расплата за сирень! Как я не понял этого заране! Но все равно наступит светлый день, И все на свете заново воспрянет. И я тогда увижу наяву, Что есть во мне уверенность и сила, Что я свой век значительно живу… И листья в снег сирень не уронила. «Теперь венков в деревне не плетут…»
Теперь венков в деревне не плетут, Хотя цветов еще не покупают. Теперь взахлеб скорешенько растут, А вырастут – куда-то улетают. И остаются матери одни, Как без цыплят дворовые наседки. И вот уже насмешливое «предки» Приклеилось к понятию родни. Умнеет мир, умнеет головой, Но плохо, коль душа переменилась. Вчера она, повитая травой, Русалкой мне озерною приснилась. Как будто встала тихо из воды И все звала, и все не уходила… Но скоро утро сон мой охладило, И долго было тягостно в груди. Я сам не сплел любимого венка, Я сам ушел за праздничным рассветом. В семье не стало больше едока, Но в обществе прибавилось поэтом. А ими там хоть пруд уже пруди, Всяк в меру смел и в меру всяк отчаян. И все поют про что-то впереди И забывают то, что за плечами. Таков закон, и вспять не повернуть, Да и не надо глупого возврата. Я вспоминаю сон свой виновато, И вот опять мне хочется уснуть. И вот опять я странно одинок И вдалеке от всякой перепалки… И я плету над озером венок И слышу зов тоскующей русалки. |
