На зимнее время. 1997 «Друг, под отеческим небом…» Друг, под отеческим небом Наша дорога обща. Сыты с тобой мы не хлебом И не тарелкой борща. Если худое случится, Нам не страшна и сума. Пресса в калитку стучится, Радио входит в дома, «Теле» врывается в души… И по всему по тому Всякий, имеющий уши, Слышит и верит всему. Выстрел словесный – он точен Снайперски, как на войне. Что там вода у нас точит? Слово – жесточе вдвойне! Верно оно и обманно. И неужели навек Nonum prematur jn annum [1]Мудро Гораций изрек? Знаешь, а я вот не верю В древние эти слова. Не применима ты к веку, Формула, и не права. Но о текущем, о сущем Как в наши дни не кричать? Ныне и в веке грядущем Русскому слову звучать! Нет, не буколики вроде Я сочиняю и ты. Лето моё на исходе. Век у последней черты. Понят ли буду, прощён ли, Сын тихоструйной Оки, Милой с рожденья Мещёрой, Вами, мои земляки? Ваши слова – не подарок: «Ты уж не мальчик, а муж. Взялся за гуж, так подавно Не говори, что не дюж. Крепче набычивай шею, Ложные рви постромки Ради счастливо пришедшей За полночь верной строки. Скажут бессонные ночи, Сети морщин на челе, Искренне или не очень Ты, уподобясь пчеле, Доброе слово лелея, В трудный для Родины час Дело свое разумея, Пел о себе и о нас…» «Осень, августейшая особа…» Осень, августейшая особа, Ты равно царица и раба. Ночью закуржавилось засова Стылое железо и скоба. В шумной, золотой своей накидке, За окном заголубеет лишь, Статная, царицей у калитки Вновь ты, венценосная, стоишь. Как по воле мудрого визиря, Ветер, не стихая ни на миг, Выткал за ночь к твоему визиту Под ноги цветастый половик. Грустная, прощальная картина… Заходи, царица, володей! Ярого подсолнуха вдоль тына Вволю наклевался воробей. Загодя готовясь к нашей встрече, Умиротворен уже сполна, Провожая молодость, под вечер Пригубил я терпкого вина. Золотой твой скипетр державный — Лета отшумевшего итог… Грустно повторяю, как Державин: Я и царь и раб! Я червь! Я бог! Осень, августейшая особа, Я прошу, коль всё тебе равно: Ты не расплещи живого слова Горькое и сладкое вино… Зимнее время Кто так рьяно о нас заботится? Часовая стрелка – компас, То на час вперед переводится, То назад, и снова на час. Катавасия сплошь и мистика! День в разгаре, а на часах Семь утра… Одна кабалистика. Впрямь, затылок начнёшь чесать. На вопрос: «Кому это выгодно?» — Не воды набирая в рот, А ликуя, газета выкрикнет: «Ну конечно тебе, народ! Всё во имя светлого лучшего. Ты живи радёшенек-рад. Электричества и горючего Съэкономим на миллиард…» Мать сказала, блинами пухлыми Ввечеру меня накормя: «Всё-то, ироды, перепутали. Разве рубят вот так, с корня. Не иначе какому подлому Время трогать пришло на ум…» И ушла по скотину, по дому, Далека от тревожных дум. Телевизор включу. Там новости: Терроризм. Глобальный разбой. В Лужниках по газону носится Не спортсмен, а певец… Герой! Гибнут, ядом отравлены, реки. Атмосферы удушлив газ. Мафиози. Коррупция. Рэкет. И не в Штатах где-то – у нас. За-амечательные озимые! Наркобизнес. СПИД. Фергана… Переходим на время зимнее. Спи спокойно, моя страна!.. Я взрываюсь. Да это дико же! Щёки краской залил мне стыд. Не приказывай, милая дикторша. Я всем этим по горло сыт. В зиму, в холод еще успеется. На Руси он свиреп и лют. Пусть оттает, пусть отогреется Наш затюканный жизнью люд. Нет, не пришлые, не немецкие, — И своих-то несметна рать! — Словно липку, хапуги мерзкие Норовят его ободрать. Ради денег ничем не гребуют. Рупь обещан? Держи пятак! Мягко стелют, к тому же требуют: Ты живи не эдак, а так. Мы довольно пожили в холоде Страха, попранных прав и тьмы, Где, согласно слушая хоры те Песнопений хвалебных, мы, — Каждый в меру своей испорченности! — Что скрывать! – и хлопал, и пел. Кто-то в те ещё годы кончился, Кто-то скурвиться не успел. Не по замыслу ль сил сионских, Лож масонских, их тайных сил, Всё смешалось в доме Облонских, В нашем доме, по всей Руси? Я по радио, ближе к полночи Слышу странное интервью: «Сами, мол, виноваты, сволочи, И не надо вину свою Перекладывать…» Мама старая, — Ах, совсем я забыл о ней! — Говорит: «Не пора ли спать тебе? Утро вечера мудреней. С твоего табачного дыма я, Видно, стала совсем плоха…» Как всегда ты права, родимая! И до третьего петуха Сон твой чутко стеречь мне, грешному, И увериться, наконец, Что и мраку в Руси кромешному, Видит Бог, наступит конец. вернутьсяНе публикуй написанное девять лет (лат.). |
