«На руке колоть не буду…» На руке колоть не буду, Чтобы знал весь белый свет: «Мать родную не забуду», «В жизни счастья больше нет». В бане сельской и районной, И в московских Сандунах На груди на уголовной Я наколки видел – ах! Пальмы, море и корветы, Горы, розы, факела, Томных женщин силуэты, Сердце, ножик и стрела, И змея над чашей яда, Вся покорная судьбе, А один – ведь это ж надо! — Тельник выколол себе! И молил всегда я: «Боже, Ты их души отогрей! Весь их век, конечно, прожит Вдалеке от матерей. Им судьбой дано скитаться, Жить в краю седой зимы, Коль нелепо зарекаться От тюрьмы и от сумы». Было мне всегда неловко. Что ж ты сделал, человек!.. Но кричит татуировка О любви, святой навек! И, похоже, не напрасно, Словно в том моя вина, Вспомнил я в «Калине красной» Жизнь героя Шукшина… Сами стали мы отцами, В городах больших живем И порою месяцами Маме весточки не шлем. Всё спешим, здоровье гробим, Нервы – звонкая струна… Но порой проснёмся, вздрогнем: «Что там с мамой? Как она?» Нет, руки колоть не буду! И покуда вижу свет, Мать родную не забуду, Не забуду маму, нет. Пятёрка В год реформы старых денег Я учился в пятом классе. Мама нянчила сестренку, Голосистую – беда! Нелегко мы вырастали. Денег не было в запасе. Мама грустно говорила: «Тают деньги, как вода!» Вот друзья, в кино собравшись, Мне кричат: «Айда за нами!» «Мама, дай мне на «Чапая» Ну хотя бы пятачок!» Бесполезны уговоры. Был ответ один у мамы: «Лучше грамоту, сыночек, Повтори ещё разок!» Только я не падал духом. Взяв корзину, шёл к оврагу, Собирал бумагу, кости. (Было мне двенадцать лет.) На безмене дед-старьевщик, Взвесив кости и бумагу, На кино давал мне горстку Медных новеньких монет. Так я жил. И вот однажды Летом (помню, что рубашку Не носил, жара стояла. Был я чёрен, словно грач) Вижу: ветер по дороге Мне навстречу мчит бумажку. Я схватил её и ахнул: «Боже мой, да я богач! Пять рублей… Что делать с ними?.. Это ж матери подмога! Да, но мама их истратит И не даст на эскимо…» Я не отдал деньги маме. В щель запрятал у порога. Целый месяц деньги тратил На конфеты и кино! До сих пор никто не знает О пятёрке злополучной! Мама сильно постарела, У сестрёнки есть семья. Да и я уже не молод. Прихожу домой с получкой, И гостинцам очень рада Дочка славная моя. Не нахвалит мама сына, И сестрёнка любит брата. Им я шлю порой подарки, Приезжаю погостить. Что подарки? Если в детстве Обманул я их когда-то, Ту мальчишескую жадность Как смогу себе простить? ««Ты не спи на закате…»
«Ты не спи на закате! — Тормошит меня мать. — Мне тревожно, сынок, Я боюсь, понимаешь? Ну проснись же, пора, Мой хороший, вставать! На закате не спят — Неужели не знаешь? Встань, взгляни на себя — Это что же за вид!..» «Ах, а я и не помню, Как заснул на диване! Ты скажи, отчего Голова так болит?..» Полусонный, встаю И пиджак надеваю. Выхожу на крыльцо — Там в полнеба закат! Я заката огромней Не видел, не помню. Он на соснах могучих Кроваво распят, Он рекою течёт По зелёному полю… «Не грусти, дорогая, И не верь в чудеса, Что навеки уснуть На закате возможно. Просто, мама, к ненастью Так красны небеса, И болит голова, И на сердце тревожно». Брат 1 С чемоданом, сбитым из досок, На учёбу, а не ради шутки, Тонкий, словно хлебный колосок, Он в Москву поехал на попутке. Встретила Москва его снежком. В чемодане – хлеб, тетради в клетку. Я тогда ходил под стол пешком, Он уже закончил семилетку. Шел он с удивленьем на челе, На дома высокие глазея… В шумной привокзальной толчее Чемодан пропал у ротозея! Он побрел по улице в слезах, Натыкался в сквере на деревья… Что столице слёзы на глазах Одного парнишки из деревни! Вот уж позади Москвы огни. Мчит попутка в ночь и бездорожье… Но припомнил он слова родни: «Ты учись! В тебе есть искра божья!..» И тогда у первого моста Он сказал шофёру: «Батя, знаешь, — Тормози! Вокзал ведь – не Москва. Мне в столицу надо – понимаешь?» |
