Борис Петрович Гучков И верить, и любить © Гучков Б. П., 2009 © Волгоградская областная писательская организация, 2009 © ГУ «Издатель», 2009 Имена Самый сильный на Оке В рассветный час, когда Оки Тиха была вода, Покоренастей мужики Шли разгружать суда. С протяжной песней, под смешки В бесхитростных речах, Они ворочали мешки На кряжистых плечах. И в час полуденной жары В теченье многих лет Я среди прочей детворы Носил отцу обед. Но, как другие, налегке Я не спешил домой. Ведь самым сильным на Оке Отец считался мой! Пытают грузчики его: «А не пора ль учить Тебе и сына своего По-нашенски «волчить»? Иль сын не кровушки твоей, Иль пальцы – не крючки? Известны силою своей По городу Гучки!» Ну, а отец отшутится: «Мол, что там говорить! Пускай мальчишка учится, Он будет сталь варить. Но силы что касаемо Недюжинной моей, — А ну-ка, сын, показывай, Отцу мешок «налей»! Машины и погрузчики, Надёжны и крепки, Давно сменили грузчиков На пристанях Оки. Я рос, носил погоны, Окреп и возмужал. Случалось, и вагоны С друзьями разгружал. И трудные работы Меня всегда влекли, Но самым сильным что-то Друзья не нарекли. Не стал я самым сильным. Но силе не конец, Покуда есть в России Такие, как отец! Имена А у матери моей Имя – Евдокия… В наше время имена Не дают такие! И стыдятся, а чего, А чего стыдятся? Евдокией отчего Нынче не гордятся? Мчатся годы и века… Мчится юность наша… Дуновенье ветерка — Дунюшка… Дуняша… «Собери ты мне наскоро ужин…» Собери ты мне наскоро ужин, На плите разогрей чугунки. Вновь я северным ветром простужен, Налетающим из-за реки. Возле печки, натопленной жарко, Отогреется быстро спина. От хворобы спасёт меня чарка Твоего золотого вина. За отца, что давно на погосте Спит, ладони сложив на груди, И за сына, пришедшего в гости, Ты немного сама пригуби. Вот метель налетела, как птица! Не с того ль так тревожна душа? Я хочу в этот вечер забыться — Больно брага твоя хороша! Мама, мама, ведь я не ребёнок. Что ты плачешь? Никак не пойму! Ах, не ты ли учила с пелёнок В жизни всё разрешать самому? Мама, мама, не хмурь свои брови! Лишь забрезжит предутренний свет, Всепрощающей силой любови Буду вновь я, как прежде, согрет. Послевоенная пора А земля залечивала раны. Мать гасила, экономя, свет. В тёмном доме кончилось так рано Детство без игрушек и конфет. Я носил отцов пиджак с заплатками. Мать вздыхала горестно: «Война…» Поднимала на ноги несладкая Золотая каша из пшена. Старый дом Резные наличники окон! Я вам до земли поклонюсь, Когда возвращусь издалёка, Когда издалёка вернусь. Поклон тебе, дом деревянный! Солома на крыше сгнила. Заброшен, ты старый и странный Стоишь посредине села. Возьму у соседа топорик, Чтоб доски отбить у ворот. Войду в огород через дворик: Запущен и дик огород. Повсюду пырей и крапива… Как жжётся она, высока! Размашисто, неторопливо Порежу заслон сорняка. На сливах и в яблонной кроне Гниют и дичают плоды. Вороны и гнезда вороньи — Как знак неминучей беды. Я больше сюда не приеду, А дом догниёт и умрёт. Назавтра, похоже, к обеду На пристань придёт пароход. Сведёт меня к берегу тропка. Шумит, будто плачет, река. Вина поминального стопка, Как в детстве лекарство, горька. «В ночи над пустынной водой…» В ночи над пустынной водой Тревожней, чем бык среди стада, Кричит и кричит козодой. Ну что ему, что ему надо? Ну что ты, тревожная птица, Зачем надрываешься так? Наверное, что-то случится. Всё гуще становится мрак. Всё больше растёт напряженье, Всё громче шумят камыши, И нечем измерить волненье Моей одинокой души, Которая рвётся из мрака Всех вас, одиноких, любить, Быть рядом и, словно собака, От страхов ночных оградить. |
