Никто не говорит более страстно о своем праве, чем тот, кто в глубине души сомневается в нем.

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Коррумпированные люди остроумны и злоречивы, они знают, что есть еще другие способы убийства, чем кинжал и нападение, – они знают также, что во все хорошо сказанное верят.

Наиковарнейший способ причинить вред какой-либо вещи – это намеренно защищать ее ложными доводами.

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

Тот факт, что нечто происходит постоянно и предсказуемо, не означает, что это происходит обязательно.

Неразумие какого-либо дела не есть аргумент против его существования, а есть, наоборот, условие последнего.

Фактов не существует – есть лишь их истолкования.

Философия, как я ее до сих пор понимал и переживал, есть добровольное пребывание среди льдов и горных высот.

Даже прекраснейший ландшафт, среди которого мы проживаем три месяца, не уверен больше в нашей любви к нему, и какой-нибудь отдаленный берег дразнит уже нашу алчность.

Не доверять ни одной мысли, которая не родилась на воздухе и в свободном движении…

Переработка, пытливость и сострадание – наши современные грехи.

Несчастье деятельных состоит в том, что их деятельность почти всегда немного неразумна. Нельзя, например, спрашивать банкира, накопляющего деньги, о цели его неутомимой деятельности: она неразумна. Деятельные катятся, подобно камню, в силу глупости механики.

Все люди еще теперь, как и во все времена, распадаются на рабов и свободных; ибо кто не имеет двух третей своего дня для себя, тот – раб, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником, ученым.

Никакого празднества без жестокости – так учит древнейшая, продолжительнейшая история человека, – и даже в наказании так много праздничного!

Видеть страдания – приятно, причинять страдания – еще приятнее.

Отличие, которое свойственно несчастью (как если бы было признаком тупости, нетребовательности, привычки – чувствовать себя счастливым), так велико, что, когда кто-либо говорит нам: «как вы счастливы!» – мы обыкновенно протестуем.

Из всех средств утешения ни одно не действует так благодетельно, как утверждение, что для данного случая нет утешения. В этом заключаются такие выгоды для печалящихся, что они снова подымают голову.

Сладострастие: жало и кол для всех носящих власяницу и презрителей тела и «мир», проклятый всеми потусторонниками: ибо оно вышучивает и дурачит всех наставников плутней и блудней.

Сладострастие: для отребья медленный огонь, на котором сгорает оно…

Сладострастие: для свободных сердец нечто невинное и свободное…

Сладострастие: однако я хочу изгородить свои мысли и даже свои слова – чтобы не вторглись в сады мои свиньи и гуляки!

Против скуки даже и боги борются тщетно.

Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать!

Все людские порядки устроены так, чтобы постоянно рассеивать мысли и не ощущать жизни…

Все полны этой спешки, ибо каждый бежит от себя самого.

Дорого искупается – быть бессмертным: за это умираешь не раз живьем.

Я не человек, я динамит.

Самый кроткий и самый справедливый человек, если только у него длинные усы, будет сочтен, на первый взгляд, обладателем длинного уса, т. е. за военного человека, имеющего бурный характер, а иногда способного и на насилие. Сообразно с этим взглядом и начинают относиться к нему.