Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

Если имеешь свое почему? жизни, то миришься почти со всяким как?.

Человек стремится не к счастью; только англичанин делает это.

В отношении жизни нужно допустить некоторое дерзновение и риск, тем более что в худшем, как и в лучшем случае мы все равно ее потеряем.

Как может человек знать себя? Он есть существо темное и сокровенное; и если у зайца есть семь кож, то человек может семижды семьдесят раз сдирать самого себя, и все же не сможет сказать: «вот это – подлинно ты, это уже не оболочка».

Ни один победитель не верит в случайность.

Преимущество плохой памяти состоит в том, что одними и теми же хорошими вещами можно несколько раз наслаждаться впервые.

Добродетель больше не имеет никакого отношения к вере; ее привлекательность испарилась. Нужно придумать, как подать ее по-другому – например, в необычной форме приключений и крайностей.

Мое убеждение и взгляд на искусство как на высшую задачу и собственно метафизическую деятельность в этой жизни…

Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в действительности нет ничего одинакового).

Так же обстоит дело с математикой, которая, наверно, не возникла бы, если бы с самого начала знали, что в природе нет точной прямой линии, нет действительного круга и нет абсолютного мерила величины.

Если бы существование такого [метафизического] мира было доказано совершенно точно, то все же было бы несомненно, что самое безразличное из всех познаний есть именно его познание; еще более безразличное, чем моряку среди опасностей бури – познание химического анализа воды.

Без музыки жизнь была бы заблуждением. Немец представляет себе даже Бога распевающим песни.

Человек ли вообще Вагнер? Не болезнь ли он скорее? Он делает больным всё, к чему прикасается, он сделал больною музыку.

Если хочешь освободиться от невыносимого гнета, нужен гашиш. Ну что ж, мне был нужен Вагнер. Вагнер есть противоядие против всего немецкого par excellence – яда…

«Deutschland, Deutschland über Alles», я боюсь, что это было концом немецкой философии…

Даже если я плохой немец, я во всяком случае хороший европеец.

Забавное зрелище – смотреть на тех писателей, которые присборенными платьями периода напускают вокруг себя шуршание: таким путем они пытаются спрятать свои ноги.

Только люди с очень большими легкими имеют право писать длинными периодами.

Поэт торжественно везет свои мысли на колеснице ритма – обыкновенно потому, что они не идут на своих ногах.

И если говорят, что леса все редеют, то не может ли когда-нибудь настать пора обращаться с библиотеками как с дровами, соломой и хворостом? Ведь большинство книг родилось из головного дыма и пара; так пусть же они снова обратятся в дым и пар! И если в них не было огня, то пусть их огонь накажет за это!

Афоризм, сентенция, в которых я первый из немцев являюсь мастером, суть формы «вечности»; мое честолюбие заключается в том, чтобы сказать в десяти предложениях то, что всякий другой говорит в целой книге, – чего всякий другой не скажет в целой книге…

Моральность есть стадный инстинкт в отдельном человеке.

Каждый, кто хоть однажды воздвигал «новое небо», обретал надлежащие полномочия в собственном аду…

Кто много мыслит, тот непригоден в качестве члена партии: своей мыслью он легко пробивает границы партии.