– Э-э, да ты не умеешь целоваться! Совсем девчонка. Давай я тебя научу!

Я была так взволнована тем, что он рядом со мной, что старательно выполняла рекомендации, которые он мне дал – «губы вот так, а язык вот так и рот не открывай».

Осмыслить и осуществить все эти правила одновременно было очень трудной задачей. В то время как мой «принц», крепко обняв, целовал меня, я сосредоточенно думала: «Так, рот не открывать или, наоборот, открывать, ну надо же, запуталась. Ну зачем вообще люди целуются? Так хорошо было бы просто обняться и стоять, слушая вечернюю тишину. Так нет же, целоваться еще придумали». И одним глазом, который не был закрыт лицом моего возлюбленного, я рассматривала облака, прикрывавшие луну, смущенно поглядывавшую на нас. В один из вечеров мой ненаглядный пришел на свидание, очень нарядный, повел меня в кино, а потом сказал:

– Ну, пойдем с родителями знакомиться твоими. Мой-то отец тебя видел, когда приезжал в командировку. Сказал: «Какая хорошая девочка, вот бы тебе такую!»

– Такую – что? – переспросила наивная я.

– Ничего, – улыбнулся он.

– А родители поехали в гости и будут дома поздно, – сообщила я, отчего-то робея.

– Жаль, – ответил «принц», – пойдем тогда еще погуляем.

Ближе к полуночи мы стояли возле моего дома и не могли расстаться. Вдруг я увидела, что к нам приближаются папа с мамой, которые возвращались из гостей, и, засмущавшись, шепнула об этом моему кавалеру. Через несколько дней по распределению он уезжал в другой город. Сердце мое сжималось в отчаянии перед разлукой, и я представляла себе – наивная девочка – как он на коне прискачет за мной и заберет куда-то… в светлое будущее. О том, что мне еще два курса учиться, я как-то не думала. И вот он уехал, и уже никто больше не учил меня целоваться.

«Да и хорошо, – думала я, – точно как героиня Надежды Румянцевой в «Девчатах»: «Так-то без поцелуев даже лучше!» Но в тот вечер, когда я вернулась домой, папа слегка улыбнулся и сказал:

– Слишком красив для мужа.

Что он понимал, этот папа, в красоте мужской?! Красивее моего «принца», по-моему, никого в природе не существовало. И что ж, надо в мужья – некрасивого? Вот странные рассуждения.

Через год этот прекрасно-целовавшийся «королевич» вернулся и пришел в факультетское общежитие, где раньше жил и сам, к старосте нашей группы:

– Слушай, Женя, как бы мне с Аленой встретиться? Не могу до нее дозвониться. Передай ей, что я хочу ее увидеть. Мне обязательно нужно с ней встретиться! Передашь?!

– Передать-то я передам, – засмеялась Женька, – только Алена твоя через три недели замуж выходит.

– Как – замуж, за кого?! – ошарашенно спросил «принц-королевич».

– Да уж не за тебя, это точно! Вот нам с мужем приглашение на свадьбу принесли. Замечательный жених у нее! Высокий, красивый, каждый день после занятий встречает, любит ее!

– Так что же она, не дождалась меня? – удивился погрустневший герой.

– А ты бы еще год где-то был, да писем не писал, да рассчитывал, что она возле окошка будет, пригорюнившись, дожидаться. Уж так она тебя любила, это факт! Весь факультет наблюдал и переживал за вас! А ты – балбес, потерял такую девушку! Беречь надо было сокровище – вот что я тебе скажу! – Женька была очень довольна произведенным эффектом и на следующий же день после экзамена все мне пересказала. А поезд-то ушел…

Но это через год, а тут я сидела за столиком с Катей и удивленно отметила, что подруга явно чего-то недоговаривает.

– Нравится, – протянула она, – и целоваться тоже!

– А что еще? – удивилась я.

Информация о «чем-то еще» была у меня столь скудной, только на уровне занятий по военно-медицинской подготовке в университете и книг французских классиков. Но на «медицине» объясняли строение человеческих тел и способы их излечения в военное и мирное время, а про отношения ничего не говорилось. У Золя, Мопассана, Бальзака, Флобера и Гюго все вроде бы и описывалось, но тоже было совершенно непонятно и неприменимо к реальным жизненным событиям. И неловко.

– Тебе хорошо, ты в мединституте, вас там всему обучают, – протянула я.

– Нет, не всему, да это и не имеет отношения к мединституту… – Что это?

– Сама в свое время все узнаешь, – ответила Катя и замолчала.

А я вспомнила, как в том же пионерском лагере эта «обжора» выманивала у меня привезенные родителями сладости в обмен на обещание рассказать, «как делаются дети».

Сладостей было, конечно, жаль, сидеть на голодном пайке не очень приятно, но получить сведения о том, как сделаны все дети вокруг, было невероятно заманчиво и интересно. Это будущее «светило медицинское», тут же подъедая полученные сладости, начала свой «секретный», как она выразилась, рассказ. На момент беседы было нам лет десять-одиннадцать, и я – наивна, чиста и доверчива.

– Ну так вот, – с набитым конфетами ртом начала она свое повествование, – во время тихого часа, когда весь отряд дремал после обеда, – когда папа и мама хотят, чтобы появились дети… – Катька начала страшно вращать темными глазищами, а я заволновалась.

«Как же это, наверное, непросто все и опасно – вот так вот взять и захотеть, чтоб были дети». Я раньше и не задумывалась о том, откуда люди берутся? Есть себе вокруг и есть. А, нет, я знала, что у меня «родилась» недавно двоюродная сестренка Вероника, и ее мама ходила с большим животом, а потом легла в больницу – роддом – и пришла оттуда без живота, но с маленькой девочкой. Когда мы пришли к ним в гости с родителями, тетушка загадочно сказала своему мужу:

– Второго рожать будешь сам!

Так как же они все-таки делаются, эти дети? С огромным вниманием я приблизила свое лицо к Катиному, и она прошептала:

– Как только папа с мамой решают завести себе ребенка, они берут друг друга за руку, прикладывают руки там, где пульс, знаешь?

Я знала, где «пульс». У папы часто болело сердце, и, когда приезжала «Скорая помощь», врач первым делом считал пульс.

– Вот, они пульсом к пульсу крепко-крепко прижимают, и кровь от одного перетекает к другому. Вот! Все! А потом у мамы в животе появляется ребенок.

Когда я училась в университете, на экраны кинотеатров вышел фильм «Есения», и там вожак цыганского табора, соединяя на свадебном пиру руки Есении и Освальдо, дал им нож, чтобы каждый сделал надрез в районе пульса, и, соединив руки влюбленных, сказал:

– Теперь в каждом из вас течет кровь друг друга. Берегите и любите друг друга.

Ох, а ведь я замечала, как иногда папа берет маму за руку – может быть, они детей собираются делать? Мне бы, конечно, хотелось брата или сестру. Одной грустно.

– А доктор, когда считает папе пульс – это не опасно? Дети не появятся? – поделилась я своими соображениями с подругой.

Она авторитетно заявила:

– Нет, с доктором детей не делают.

Все это я вспомнила, слушая загадочные намеки будущего доктора по поводу своей семейной жизни.

– Значит, тебе нравится целоваться? Приятно даже? Ну надо же! – удивилась я.

– Пойдем мыть руки, а то остывает всё. А у тебя практика закончилась, гуляешь, как птица? – спросила Катя.

– Да, уже третий день, – я улыбнулась, – через десять дней поедем на турбазу с девчонками. – И я поведала ей историю с премией, бриллиантами и путевками. Про то, что меня попросили помочь в суде, я рассказывать не стала.

– А помнишь, ты говорила в первый день практики, когда пришла к нам обедать – на другой день после свадьбы, что тебе не понравился ваш руководитель практики, судья, что ли? Помнишь? Что, противный? Или идиот?

– Нет, не очень противный и точно не идиот. Наоборот, слишком умный. Нормальный, в общем.

И разговор перешел на другую тему.

Следующий день был солнечным с самого утра. Торопиться некуда, и я позволила себе понежиться в кровати с книжкой. Родители с утра на работе, и никто не мешал мне в третий раз перечитывать «Жана-Кристофа» Ромена Роллана. Чтение, как обычно, дополнялось огромной кружкой сладкого чая, к которой прилагался бутерброд со сливочным маслом и толстым кружком аппетитной розовой докторской колбасы.