Я рассказала ей предысторию, начиная с Катькиного чая, и встречи перед этим с А. Б. И приступила собственно к происшедшему сегодня. Рассказ был сбивчивым, потому что события в моей жизни разделились на «до» и «после».

– Мариша, он меня целовал! Представляешь?!

– Нет, не очень. Он же… такой… серьезный, взрослый. Никогда бы даже во сне не могла представить себе такого. А что он говорил-то? Он говорил вообще что-нибудь или все ограничилось поцелуями?

– Маня, сама понимаешь, что ты спрашиваешь? Ограничился? По-моему, и это сверх всякого!!! А. Б., который минут сорок как сумасшедший говорил мне о своих чувствах, при этом целовал меня так… Знаешь, как целуются взрослые… судьи?

Маринка засмеялась:

– Нет, не пробовала, не знаю. И как невзрослые судьи целуются, я тоже не знаю.

– Понимаешь, оказывается, это может быть приятно! Целова-а-а-аться… – отчего-то тоненьким голоском пропела-проговорила я.

– А что, что говорил он тебе? – Подруга в нетерпении даже вытерла вспотевший лоб.

– Говорил? Говорил, что он старый дурак, что ему через месяц тридцать лет, а он влюбился, как мальчишка. Что все дни, пока я была на практике у него, он места себе не находил, любовался мною. Что голову потерял, что глаз отвести не может. Что придется ему круто менять свою жизнь, принимать решение. Но он знает, какой у меня строгий папа, может не отдать меня…

– Не отдать? – Голос у подруги даже пересох. – Это в каком смысле? А он что, забирать тебя намерен?

– Ой, Маня, говорил, что да! У меня голова прямо отдельно от тела летит куда-то. Маня, он мне такое говорил… Руки у него дрожат, в горле пересохло, я слушаю – вообще мало что соображаю, так это неожиданно все…

– Да уж, как гром среди ясного неба!

– Маня, мы до твоего дома пешком шли, до самого подъезда, он меня за руку держал, в другой портфель нес. А я боялась: вдруг твоя мама будет идти домой и увидит нас, в десять вечера у вашего подъезда? Она же его хорошо знает. Что я скажу? А вдруг она моим родителям скажет?

– Да ну, надо ей это! К тому же она к подруге на юбилей пошла, мы с бабулей вдвоем дома.

– А еще мысль была постоянно: вдруг меня кто с таким взрослым дяденькой увидит? Мань, ну ты же знаешь, что он женат и ребенок у него?!!

– Конечно, потому и переживаю – как же теперь это все? Это же такие взрослые вещи? Я не знаю, что и сказать… Погоди, ну расскажи, что он еще говорил тебе?

– Мы до твоего дома пешком два часа шли, а ходу минут пятнадцать, если быстрым шагом. Мань, я таких слов в жизни не то что не слышала, даже в книгах не читала… Во всяком случае, мне так кажется. Потом, ведь когда это обращено к литературному персонажу – это одно, а если такое говорят тебе – как будто меняешься сразу и улетаешь куда-то…

– Погоди, ты не улетай! Он что, и про любовь тебе говорил?

– И про любовь, и про з-а-м-у-ж-е-с-т-в-о. Понимаешь? У меня ничего в голове не укладывается!!!

– В любом случае – все это очень хорошо! Хотя бы д’Артаньяна своего из головы выбросишь!

– Какой там д’Артаньян?! Тут такое происходит, слов нет у меня…

– Жаль, что у Агнии нет дома телефона, а то бы «высвистали» ее сюда! Надо все обсудить!

– Ой, Мань, а что обсуждать – надо, наверное, на курсы какие-то мне идти – кулинарные, швейные, вязальные… вязать я умею, значит, не надо. Какие там еще есть? По этикету, сервировке… охо-хо, к семейной жизни готовиться, в общем. Я сказала ему, что мне еще два курса в университете учиться.

– Нет, ну ты посмотри! Только уехал твой д’Артаньян по распределению из города, как появился новый поклонник!

– Да какой же это поклонник, Маня?

– А кто же он?

– Ну, я даже не знаю, какое слово тут подходит.

– Давай-давай, ты же у нас знаток литературы и философии с психологией.

– Понимаешь, к себе не могу применить эту философию пока никак… Маня, а он меня в шею целовал!

– Господи милосердный! – воскликнула подруга точь-в-точь как ее бабушка и также всплеснула руками.

– Леля, это – все!

– Что – все?

– Если в шею целовал – это серьезно, значит, точно будет жениться! – Она так убежденно сказала это, что я даже засмеялась.

– А ты откуда знаешь?

– Да-да, – повторила она, – это очень взрослое дело, если в шею целуют. Я то ли читала, то ли слышала. Но это точно! Да, а еще мне моя бабуля говорила, что «если любовь – то сначала должна быть прелюдия Шульберта, а потом «трэпет». Она именно так произносила: «трэпет».

– О, господи, – тут уж и я вздохнула, – слушай, а ведь мы месяц назад на «пятерки» сдали экзамен по научному атеизму, а все повторяем: «Господи, господи…»

– Ничего, бабуля говорит, что Бог все видит и все нам прощает.

– Значит, он видит и все, что сегодня было с нами?

– Леля, я думаю, а может, он всё это и подстроил, а?

– Ну ты совсем спятила, кто подстроил? Бог? Надо ему заниматься этим, если Он вообще есть на свете. Хорошо, что не слышит нас секретарь комитета комсомола и преподаватель, который нам «отлично» поставил на экзамене.

– А он, может, про себя думает, что все не так, как в книжке..?

– Ну ладно, поздно уже, Маня, у меня голова кругом, проводи меня до троллейбуса, пожалуйста, поеду домой «не спать…»

Мы вышли, попрощавшись с бабой Дусей. Спустились к входной двери в подъезд, я показала подруге место, где мы стояли и еще целовались, вернее, он меня целовал, а я… просто была.

– Счастливая ты, Леля! – протянула Марина, когда мы оказались на улице.

Летний воздух был теплым, аромат цветов, растущих на клумбах возле ее дома, был таким сладким, что воздух хотелось съесть, как сахарную вату.

Стрекотали какие-то ночные сверчки.

Взявшись за руки, чтоб не споткнуться, мы двинулись в темноту.

– Счастливая ты! – вздохнув, повторила Марина.

– Не знаю, – неожиданно для себя сказала я и повторила задумчиво, – не знаю …

– Но он тебе нравится? – не унималась Мариша.

– Нравится. И нравится, и боюсь я, как будто в ледяную воду прыгнула, не знаю я про это совсем еще ничего… И словно передо мной открыли огромную белую дверь с золотом, за ней – яркий свет, и там… так прекрасно… но не видно ничего, не ясно, только сияющий свет.

Тут подошел мой троллейбус, и я поехала. Быстренько добежав до квартиры, тихонько открыла дверь своим ключом. Папа и мама спали, в доме было темно и тихо, а из кухни доносился запах оладушек – заботливая мама оставила для меня их на столе, прикрыв белой льняной салфеткой. Рядом в плошечке была сметана и тягучее варенье из красной смородины. «Ой, мамулечка, спасибо», – подумала я, обмакнула оладушек в сметану и варенье и, жуя на ходу, запивая холодным чаем, отправилась к себе в комнату. Тут я вспомнила, что родители скоро уезжают отдыхать в Юрмалу.

«Вот и отлично, – подумала я, – все к лучшему. А там – видно будет».

Видимо, так устала от пережитого, что организм просто выключился, и я заснула почти мгновенно.

Что такое магнит, я знала хорошо не только из школьного курса физики. Еще в детстве очень увлекалась минералогией, собрала большую коллекцию камней. Да-а, сейчас бы она стоила огромных денег! Зная о моем увлечении, многие папины знакомые привозили экспонаты для коллекции. Большущие переливчатые друзы горного хрусталя, куски малахита, чароита, опалы, аметисты, агаты, полевой шпат и хризопразы с вкраплениями каких-то пород хранились в больших коробках из-под грампластинок. Я писала к ним этикетки, читала в справочнике по геологии, который мама откуда-то принесла, сведения научного характера, правда, мало что в этом понимая.

Был кусок олова, привезенный с таежного рудника, огромный, почти с мой кулак, кусок свинца, так таинственно мерцавший черно-перламутрово-золотистыми оттенками. Экология не лучшая была в комнате, где разместился мой небольшой геологический музей. Я могла часами просиживать возле этих сокровищ, разглядывая их через увеличительное стекло, любуясь, фантазируя и погружаясь в мир удивительных творений Природы.