Хотя вертлявый худыш, назвавшийся Захаром Мосейко, сетовал на правовую неопределенность, а его товарищ Матвей Кубрин частил диктаторское правление некоторых фирм, Евгению Ивановичу стало понятно, что долгосрочный контракт с ними – это как можно более длительное забвение.

И все же он решил испытать на крепость устойчивую службу объегоривания, которая перед ним была.

Его посадили, конечно же, в «мерседес». И дальнейшее перемещение протокольно выглядело так: его привезли в гостиницу «Россия», как водится, поселили, потом изъяли на поездку в фирму, которая их, как выразился Кубрин, «технологически поддерживает». Это был какой-то институт, где он услыхал две весьма примечательные фразы: «свобода перемещения капитала зависит от существенной приемлемости той власти, которая способна отвечать за характер своих расходов» и «опережает экономику существование таких ценностей, которые одно и то же соотношение могут показать по-разному».

Ким имел экономическое образование, потому эти слова ему, чего не ожидали его спутники, весьма много сказали.

Но в институте никаких переговоров не случилось. Хотя по составу участников можно было понять, что тут как раз люди с деловой хваткой и экономическим размахом.

В одном же из отделов, где Мосейко и Кубрин повели себя особо агрессивно, Ким до конца уверился, что богатые ресурсы их воображения исчерпаны и теперь пойдет рутинное провождение времени, может, даже с поездкой в какую-нибудь подмосковную западину.

Но ничего этого не случилось.

Правда, они подъехали еще к одной конторе, где на фронтоне было написано «Межконтинентальное паломничество».

– Это пасторский центр в Москве, – пояснил оставшийся сидеть в машине Кубрин. – Тут, кроме священномонашествующих особ, бывают и светские господа, которые оказывают нам, скажу вам, весьма редкие услуги.

– Какие же? – чуть поднасторожил Ким своим вопросом Матвея. – Не апостольские ли посещения?

Кубрин посмотрел на него с грустным пониманием, что тот понятия не имеет об епископате, и довольно высокомерно произнес:

– Экономическое пробуждение Америки начиналось с евангелизации.

Мосейко действительно явился не один. С ним шел некто с подщипанной прической и в явно коротковатых для взрослого штанах.

– Бальтазар, – представил его Захар и предупредил: – По-русски ни бельмеса.

– Тогда о чем же с ним толковать? – поинтересовался Ким, разглядывая новое действующего лицо уготованного ему спектакля.

И Мосейко затараторил что-то по-немецки, из чего Евгений Иванович понял только две полуфразы: «В названном регионе», видимо, он имел в виду Волгоград, и «…осознание своих прав». Вот это он не мог прилепить к тому, что происходило между ними.

А уже когда поехали, Захар, выслушав довольно длинную тираду Бальзатара, обернувшись к Киму, спросил:

– Он интересуется, заслужила ли Россия нового Сталина?

– Если эта роль отведется мне, то да, – весело ответил Евгений Иванович, игра начинала его по-настоящему забавлять.

А еще через какое-то время Мосейко опять обратился к Киму:

– Нашему гостю интересно, есть ли у вас конкретная группа, которой вменяется вести переговоры с иностранцами?

– Конечно, – просто ответил Евгений Иванович, – это я.

Этот укромный ресторанчик Ким знал, но никогда не посещал. Чуткие посетители тут же откликнулись взором на их ватажное вторжение, визуально изучали их несколько секунд и вновь уткнулись в свои тарелки.

Откуда-то доносящуюся частоту капель неожиданно вобрал в себя звуковой ряд, и, поскольку условия их адаптации были соблюдены, к ним вальяжно подошел мордатый метрдотель.

И только тут Ким заметил, что почти все столики в ресторане помечены табличками, говорящими о том, что они заняты. Такая же табличка была и на том аэродромного вида столе, к которому их подвел метрдотель.

Он чинно рассадил их друг против друга и придвинул копилку, на которой было написано: «Пожертвования отдельных лиц» и ниже красовались кошки, лежащие в обнимку с собаками.

– Это от общества по спасению бездомных животных, – сказал Кубрин.

Захар же протянул Киму меню.

– Что вас из этого множества прельстит больше всего?

Евгений Иванович почти не взглянул в пестроту меню, заказал какую-то незначительность, тем более что на столе уже появилась бутылка французского коньяка.

А немец все частил и частил.

– Каковы у вас способы финансирования? – едва успевал переводить Захар. – Кто осуществляет управление экономикой? Какой шанс на избрание президентом России?

Ким на все вопросы отвечал со сдержанным достоинством, потому, наверно, навел и на такую любопыть:

– А вы способны на жесткие решения?

– Кажется, да, – ответил Евгений Иванович и пояснил: – Экономические мотивы требуют руки твердого дирижера.

Немец закивал.

– А что вам говорит пример двух лидеров – Ельцина и Коля?

– Что можно жить в одной берлоге, – смеясь ответил Ким, – ежели ты воешь, а твой партнер только гавкает.

Немец, однако, его веселья не разделил, а поинтересовался:

– А экономическая команда имеет у вас самостоятельность?

– В своих делах – да, в иных – нет.

– Планы перестановок знают заранее те, кого они касаются?

– У нас по этому поводу вооруженных столкновений не бывает. Юридическая формулировка решает все.

– Ну а финансовые конфликты происходят?

– Где их не бывает?

Когда дело дошло до первого тоста, Ким незаметно положил себе в рот таблетку, которая могла оградить от опьянения, и довольно смело опорожнил налитую ему рюмку.

Все трое значительно переглянулись.

И вот, что заметил Ким: дальше разговор о деле прекратился. Все стали предаваться различным воспоминаниям.

– У меня в Италии был случай, – начал Захар. – Пошли мы с одним нашим товарищем по-русски в кусты, и вдруг видим, парочка в самом разгаре интима находится. И в этот самый момент налетели какие-то террористы. Стрельбу открыли. Мы упали вниз лицом. Лежим. Чуть поутихло, поднимаем голову, а итальянцы как сношались, так не прерывают этого занятия, хотя вокруг них по колено броди стреляных гильз.

Когда какую-то часть байки перевели немцу, он по-жеребчиному засмеялся.

– А я в Дании… – повел свой сказ Матвей Кубрин.

Ким – на этот раз сам – потянулся, чтобы налить себе внеочередную стопку. Вроде по рассеянности, запустил полфужера коньяку.

И в этот самый момент к столу приблизилась ломконогая девица.

– Ада! – вскричал Мосейко. – Как ты кстати! Мы закисли тут от пресных разговоров. Садись! – он умыкнул от соседнего столика стул, а заодно и прибор, и то и другое расположив рядом с Евгением Ивановичем.

– Вы извините, – залепетала Ада, чуть приигливая на Кима свои черные глаза, – но я ненадолго. У меня деловая встреча.

– А у нас, по-твоему, что? – вскричал Кубрин.

И тут Евгений Иванович понял, что пора чудачить. Потому, заметив, что в приборе Ады не хватает фужера, он пододвинул ей на ту минуту уже порожний свой и торжественно произнес:

– Прошу вашу туфлю!

Ада посмотрела на него с той долей подозрительности, с какой смотрит только что отпущенный на свободу воробей, но туфлю сняла. И Евгений Иванович, заплеснув в нее коньяку, несмотря на брезгливость, выпил.

Захар с Матвеем переглянулись, а Бальзатар, как это было при анекдоте, широкорото захохотал.

В этот миг, когда Евгений Иванович надевал туфлю на ножку Ады, он неожиданно увидел чуть отщеленную ее сумочку, которую она повесила на грядушку кресла, и – на дне ее – взведенный шприц.

«Наркоманка!» – пронеслось в сознании. И уже более трезвая мысль: ничего, мол, устроет он ей нынче ломку.

И Евгений Иванович двумя пальчиками незаметно выудил тот небольшой, с мизинчик, шприцок и, подогнав его под подошву, незаметно хрустнул им, когда поднялся, чтобы сказать очередной тост.

Все остальное шло по его сценарию.

Он хлестал коньяк напропалую, все остальные только пригубляли свои рюмки и, наконец, стало ясно, что надо сыграть отключку.