Литмир - Электронная Библиотека

Учитель латыни мессер Франческо считался одним из лучших во Флоренции. Попасть к нему в класс было делом престижа, и все благородные семейства стремились отдать мальчиков ему на обучение. Леонардо уже учился у него, и мессер учитель был очень доволен старшим сыном Буонарроти. Как я уже говорила, у Леонардо были все качества, необходимые для того, чтобы с комфортом прожить эту жизнь: умение нравиться людям, уживчивость и благодарность. Мессер Франческо считал его одним из лучших и способнейших мальчиков, о чем неоднократно сообщал господину подеста. Ну конечно же Лодови ко отдал и Микеланджело обучаться латыни. После смерти Франчески Лодовико поклялся себе, что сделает из среднего сына крупного сановника, который займет один из важнейших постов в Синьории и тем самым поднимет несколько опустившееся знамя славного рода Буонарроти Симони, потомков де Каносса. Начало этому, конечно, должно быть положено в школе. Лодовико так свыкся с мыслью о будущем Микеланджело, что хороший старт Леонардо закрепил в нем уверенность, что Микеле пойдет по стопам брата, а потом и превзойдет его в успехах. Но вдруг… Я заметила, что в жизни Микеланджело, такой характерной для жизни истинного гения, очень часто возникали ситуации, рассказ о которых можно начать со слова «вдруг».

Так вот, вдруг обнаружилось, что мессер Франческо не нашел в Микеланджело тех способностей, которыми так щедро был наделен его старший брат Леонардо. Примечательно еще и то, что Микеланджело не тянулся за своим братом, не выражал никакого желания быть полезным учителю и угождать ему. Микеле словно делал все нарочно, чтобы вызвать гнев мессера Франческо и насмешки остальных учеников: постоянно опаздывал, а то и вовсе не приходил на занятия, с трудом запоминал слова и постоянно рисовал мелом на грифельной доске. Мессер Франческо не терпел никакого сопротивления со стороны учеников. Он искренне считал себя правым, когда за малейшую провинность колотил ученика перед всеми тростью по спине или заставлял целый час стоять на коленях, произнося правильно окончание того или иного слова, если тот допустил в нем ошибку. Малейший звук в классе был способен вызвать резкий окрик учителя. Что и говорить, мессер Франческо считал верхом неповиновения, если ребенок осмеливался ему возражать, и неважно, кто был прав, а кто виноват.

Понятно, что Микеланджело со своей своевольной и своенравной натурой почти сразу сделался козлом отпущения для мессера Франческо. Серьезный взгляд этого не по годам развитого ребенка будил в учителе злость. Ему казалось, что Буонарроти оценивает его и видит какие-то недостатки. Господин учитель частенько срывал на мальчике злость, унижал его при всех, тем самым веселя класс. Надобно отметить, что поводов для этого находилось предостаточно. Так бы все это и продолжалось, если бы однажды не наступил давно ожидаемый момент истины.

Шел обычный, нудный и, казалось, нескончаемый урок по катехизису. Мессер Франческо, как коршун, прохаживался по рядам, внезапно склоняясь то над одной, то над другой грифельной доской сжавшихся от страха учеников. У учителя был целый свод постановлений о нарушениях и последующих за ними наказаниях. Вот то немногое, что имелось в распоряжении весьма предусмотрительного учителя: лишение обеда, порка, жалоба отцу, с последующей поркой дома, и угроза выгнать из школы.

Урок меж тем шел своим чередом. Слышался скрип мелков по грифельным доскам: кто-то писал быстрее, кто-то медленнее, кто-то вообще не мог и слова нацарапать. Обычая школьная картина, и не важно, в каком веке это происходит. Мессер Франческо медленно прохаживался мимо учеников, иногда останавливаясь и нависая над каким-нибудь несчастным. Вдруг что-то изменилось. Мессер Франческо отскочил от одного из учеников, как кот от горячих угольев. Все мальчики разом повернулись к ученику, грифельная доска которого произвела сей необычный эффект. Разумеется, это был Микеланджело Буонарроти. Все вокруг, кто как может, потянулись посмотреть – что это у него там? Постепенно гул нарастал, и уже казалось, никакая сила не может удержать юных сорванцов на своих местах. Учитель не в состоянии был противостать охватывающему класс хаосу. Кто видел сам, тот с шепотком, с хихиканьем рассказывал об увиденном соседу, и тот уже в свою очередь лез посмотреть на грифельную доску Микеланджело, и так движение шло по цепочке, пока наконец шквал неудержимого хохота не сотряс всю аудиторию целиком. Растерянный учитель, грозя тростью и беспомощно размахивая руками, истошно кричал:

– Прекратить! Немедленно прекратить! Я вам покажу, щенки, как измываться над почтенным человеком!

Но смех сильнее угроз, и всякий диктат теряет свою силу, когда над ним начинают смеяться. Какую же роль в этой истории играла грифельная доска Микеланджело? Во время урока он и не думал о латыни, а размышлял совсем о другом. Его мысли давно занимали статуи в одном из соборов Флоренции, мимо которого мальчик ежедневно ходил в школу. Он и опаздывал на уроки мессера Франческо исключительно из-за того, что каждое утро бегал полюбоваться на них. Высоко стоящие в нишах, безмолвные, бледные и таинственно-благородные, они казались мальчику существами не из этого мира, живущими своей загадочной, отличной от людской жизнью. Он видел в них живых существ. Он даже разговаривал с ними, благо что людей по утрам в соборах почти не бывает. За это мальчик расплачивался побоями в школе и бранью отца, которому попеременно жаловались то учитель, то Леонардо.

Вот и в это утро Микеле, как обычно, получил тростью по спине за то, что снова пришел в школу в «свое» время, в очередной раз стал жертвой насмешек остальных учеников и после всех процедур, в которые вошло еще и стояние на коленях, был допущен мессером Франческо к изучению Святого Писания на латыни. Приведя все угрозы в исполнение, мессер Франческо, урча, как кот после сливок, с умиротворенным видом не спеша прохаживался среди учеников. И вдруг… Микеланджело долго сравнивал образы статуй из собора с образом ходящего перед ним учителя. Чем глубже мальчик видел разницу, тем сильнее ощущал победу прекрасного над безобразным. Он хранил созданные углем зарисовки тех статуй, дабы утвердить торжество их красоты в своей душе. Сейчас же, в эту самую минуту, ему страсть как захотелось запечатлеть все безобразие облика противного старикашки, который регулярно измывался над ним, и, чем сильнее Микеланджело ощущал это желание, тем отчетливее в его сознании закреплялась мысль: как только он нарисует мелом мессера Франческо на грифельной доске, злой учитель утратит свою власть над ним и его уже не нужно будет бояться. Микеланджело заскрипел мелком. Он великолепно справился с рисунком. Мессер Франческо со своей неизменной тростью вышел очень узнаваемым и забавным, так что его перестали бояться все, не только Микеланджело.

12. Chi cerca – trova![1]

После того как за мессером Франческо захлопнулась дверь, Микеланджело боялся даже взглянуть на отца. Пока этот злобный старикашка поносил своего невыносимого ученика перед отцом, Лодовико держался сурово, гордо и неприступно. Мессер Франческо всячески пытался спровоцировать мессера подеста на то, чтобы он начал бранить своего сына в присутствии самого учителя, но Лодовико обладал истинно флорентийской гордостью и считал долгом чести не позволять в своем присутствии унижать членов своей семьи и самому не унижать своих близких в присутствии чужаков. У мессера Франческо так ничего и не вышло, он удалился, так и не вынудив мессера Буонарроти закатить скандал и доставить ему очередное удовольствие.

Дверь захлопнулась. Синьор Буонарроти побагровел.

– Я твоей матери поклялся, что ты будешь честью и славой нашей семьи! – Начало было многообещающим. Микеле, и без того небольшого роста, стал вдруг еще меньше. – Ты негодяй! Ты неблагодарный сын! Ты не ценишь любовь и доброту своего отца, который любит тебя больше жизни и для которого единственная отрада – дети. Я решил всего себя посвятить вам, в особенности тебе, Микеле. Так хотела твоя мать. Ты предал память о ней, ты предал меня. Вон из моего дома! – Лодовико решительно указал в сторону двери.

вернуться

1

Кто ищет – найдет! (ит.)

10
{"b":"672885","o":1}