— Не могу, друг мой.

— Ты тоже крестоносец? — вмешался сосед Джона.

— То тебя не касается, сукин сын, — тут же прорычал Эллиот и начал подталкивать Хью в сторону сходней.

— Держись, Джон. Я постараюсь что-нибудь сделать для тебя, но не сейчас. Сейчас я бессилен, — быстро шепнул Хьюго и поспешил прочь.

На него оглядывались. Гилфорд спустился на берег последним и, проигнорировав острый недобрый взгляд Али, зашагал в ту сторону, где устроились англичане. Они занимались костром, а Хью лишь устало опустился в сторонке. Более опытный Питер оказался прав. Несмотря на тряпки, которыми он обмотался, руки болели так, что рыцарю казалось, он не сможет больше прикоснуться к веслу даже под страхом смертной казни, в то же время прекрасно понимая, что завтра же, стиснув зубы, вновь займет свое место и будет работать изо всех сил, хотя бы для того, чтобы огромная галера пусть на самую малость, но быстрее несла его к желанным берегам Северной страны.

Костерок весело затрещал, и англичане, негромко переговариваясь, расселись вокруг него. Хью же, погруженный в себя, остался недвижим, широко распахнутыми немигающими глазами глядя в огонь. Мысли его, особо ни на чем не задерживаясь, перебегали с одного видения на другое, перебирая, словно драгоценные камешки, счастливые моменты недавнего прошлого, потом лоб его нахмурился — воспоминания коснулись болезненного. Внезапно он вздрогнул. Носок тяжелого сапога грубо ткнулся ему в ногу. Глаза Хьюго сузились — перед ним подбоченясь стоял Али.

— Покажи руки, крестоносец.

Хьюго бросил быстрый испытующий взгляд на надсмотрщика. Тот осклабился в ответ, показав крупные неровные зубы.

— От меня трудно что-нибудь скрыть, имей это в виду. Дай руки, говорю!

Чернокожий надсмотрщик осмотрел стертые ладони англичанина, потом, вытащив из-за пазухи какую-то маленькую деревянную шкатулку, пренебрежительно швырнул ее на колени Хьюго.

— На, смажь. А то завтра будешь ни на что не годен.

Гилфорд подобрал шкатулочку и, открыв ее, принялся осторожно втирать мазь в саднящие ладони. От нее жгло, но когда жжение утихло, боль ушла вместе с ним. Али наблюдал за его суровым сосредоточенным лицом.

— Ты знаешь, что один из сыновей Богаэтдина погиб при осаде Аккры? — медленно произнес он.

Хью холодновато взглянул на говорившего.

— Спасибо за мазь, — бросил он, отдавая шкатулку.

— А ты гордец! Что-то ты запоешь, когда шейх узнает, что ты тоже был там, сэ-эр?

— Это будет наше с ним дело, надсмотрщик за рабами.

На черном лице отразился гнев, руки Али невольно сжали рукоять плетки.

— Только посмей сделать это, и ты не задержишься на этом свете, — негромко произнес Хьюго.

Какое-то мгновение Али колебался, но потом, издевательски рассмеявшись, пошел прочь. Уже отойдя на несколько шагов, он обернулся и бросил:

— Посмотрим.

Следующее утро выдалось мрачным. Косой дождь лупил по лицам и согнутым спинам гребцов. Вспенивал серую воду за кормой. Высокие валы вздымали тяжелую галеру, а когда она, словно с обрыва, падала вниз, ощущение было такое, словно все внутренности сейчас выскочат через рот наружу. Струйки бежали по лицу, скатывались за шиворот, заставляя гребцов нервно передергивать плечами и трясти головой, как это делают мокрые собаки. Впрочем, на душе у Хьюго было еще пакостнее. Питер лишь вопросительно поглядывал на него. Наконец Хью не выдержал:

— Кто-то уже выболтал Али, что я был в Палестине.

— Я тебя предупреждал. И что теперь?

— Грозит рассказать шейху…

— Дело дрянь. Али по сравнению с Саидом ангел во плоти, если они, конечно, бывают такими черными, — Питер хмыкнул. — А сам Богаэтдин невинный младенец рядом со своим любовником.

— Любовником?

— Видел мальчишку, сладкого как патока? Эдакий умильный да нежный…

— Да, — сказал Хью, вспомнив подернутые влагой темные очи юноши.

— Внешность обманчива. Умнее и хитрее его не встречал. Поладишь с ним — сам шейх будет лизать тебе пятки. Кстати, я слышал, он на тебя вчера смотрел с большим интересом.

— Я не красотка с приданным! — отрезал Хью, оборачиваясь к Питеру и словно предлагая свое грубоватое горбоносое лицо в качестве доказательства. — Что ему может понадобиться от меня?

— Ты сильный и независимый. От тебя пахнет властью. Сломать, подчинить такого — утонченное удовольствие. Вот, например, с меня что возьмешь? Покряхтел, обтерся, штаны натянул и пошел, будто просто облегчился. Ты другой. Эти сволочи чувствуют это…

Дождь наконец-то кончился, и даже выглянуло блеклое осеннее солнышко, которое, как ни старалось, было не в силах высушить насквозь промокшую одежду галерников. Сырость, казалось, затаилась в самом сердце, выбиваясь наружу противным ознобом. Хьюго приходилось стискивать зубы, чтобы они не выстукивали быструю неровную дробь. Не грела даже работа, хотя весла, словно вобравшие в себя дождевую влагу, стали еще тяжелее и с трудом ворочались в уключинах.

День тянулся бесконечно долго. Хью несколько раз ловил на себе пристальные взгляды Али, но лишь налегал на весло, зная, что тот ждет, словно хищник в засаде. Ему нужен был лишь повод, формальное основание для нападения. Хью не боялся чернокожего надсмотрщика, но и не хотел осложнять отношения с человеком, чья жестокость и мстительность легко читались на его толстогубом плосконосом лице. Али ждал достаточно долго, чтобы понять это, и с легкостью опытного манипулятора нашел иной ход. Следующий день показал это.

Хью размеренно работал веслом, когда сзади раздался свист плети и мучительный вскрик. Потом еще и еще. Гилфорд невольно обернулся — Али избивал Джона Эллиота. Хьюго пожал тяжелыми плечами и решительно поднялся.

— Тебе ведь нужен я…

— Да, — усмехаясь и сразу оставляя в покое дрожащего раба, ответил Али. — И теперь я, наконец, тебя получу. Сядь на место, гребец, и берись за работу.

Он демонстративно пропустил концы плети через пальцы левой руки. Хью помедлил мгновение, а потом отвернулся и сел на скамью. Взгляд его при этом невольно уткнулся в шатер шейха. Сквозь узкую щель в полотнах, закрывавших вход, за ним внимательно следил один темный глаз, опушенный густыми черными ресницами. Хьюго, повинуясь неизбывной жизнерадостности своей натуры, не удержался и подмигнул любопытному мальчишке. Внезапно он увидел, что выражение, с которым юнец смотрел на него, изменилось. Быстро сменяющие друг друга чувства — ненависть, гнев, боль, испуг, сочувствие — все это как в калейдоскопе закружилось в черном омуте выразительных глаз, и в тот же миг плетеные хвосты впились в плечи Хью.

Толстая одежда смягчила удар, но Хью все равно едва сдержал крик. Холодная, убийственная ярость вспыхнула в его душе. Те, кто хорошо знал Хьюго Гилфорда, могли бы с точностью прогнозировать дальнейшее. Добряк Хью, жизнерадостный и улыбчивый, становился целеустремленным и хладнокровным мстителем в тех случаях, когда кому-то удавалось серьезно задеть его или тех, за кого он брал на себя ответственность.

— Ты умрешь, — уверенно, словно говорил о привычном ежедневном деле, произнес рыцарь.

— Когда-нибудь несомненно, но много позже тебя, крестоносец, — процедил надсмотрщик и вновь взмахнул плетью.

— Али! — прозвучал повелительный голос из шатра.

Лицо надсмотрщика скривилось, будто у него отобрали любимую игрушку. Он выругался, произнося злобные слова одними губами, и стремительно зашагал к шатру хозяина. Питер начал потихоньку молиться. Хьюго ждал, испытывая почти что нетерпение. Однако время шло, галера уже причалила к берегу, вновь разбили лагерь, а его все еще не трогали.

События начали разворачиваться много позже, на берегу, когда перед сидящим у костра англичанином вновь остановился чернокожий надсмотрщик. Похоже, он тоже не выдержал непонятного ожидания и теперь искал возможность выплеснуть клокотавшую в душе злобу. Сначала он угрожающе осмотрел вольнонаемных гребцов, словно предупреждая их не вмешиваться, грозя возможными карами, а потом перевел взгляд на крестоносца, один вид которого выводил его из себя сильнее, чем красная тряпка быка.