— Скажи лучше, что ты просто положил на нее глаз, Эрик.

— Она слишком тощая для меня, Тир, — бородач пожал пудовыми плечами. — Да и Аса…

Раздались смешки — бешеный нрав законной супруги Эрика был притчей во языцех. Тир тоже усмехнулся, и уже двинулся к носу ладьи, как вдруг столкнулся с напряженным взглядом закованного в цепи англичанина.

«Кажется, теперь у тебя есть слабое место, сэр Гай», — мелькнула быстрая мысль.

— Что с ней делать — решу дома. До этого момента девица неприкосновенна! Всем ясно, что я имею в виду?

— Да, Тир, — со вздохами разочарования откликнулась команда, но викинг мог бы поклясться, что по крайней мере один из мужчин с облегчением перевел дух.

Гай Клермон попал в руки северных воинов уже более года назад. Он был захвачен в плен тяжело раненым и выжил лишь потому, что Тир проникся уважением к его мужеству и приказал своим людям выходить его. С тех пор между хозяином и рабом установились более чем сложные отношения. Сплав дружбы и ненависти, замешанный на невольном взаимном уважении, которое, впрочем, не гарантировало личной неприкосновенности ни одной из сторон. Рыцарь совершил несколько попыток сквитаться с захватившим его норманном — в результате чего теперь его везде сопровождал звон цепей. Впрочем, вскоре сэр Гай открыл для себя некое обстоятельство, напрямую касавшееся его хозяина, и теперь это знание сковывало мужчину крепче, чем сталь… Вот и сейчас он постарался расслабиться и не думать о судьбе юной сестры Хьюго Гилфорда. Но…

«Кто бы мог подумать, что это прелестное, хрупкое создание и человек-гора с лицом, словно вытесанным из гранита, могут быть братом и сестрой… Впрочем, судя по тому, как девчонка вела себя, характера ей тоже не занимать. Это может сильно осложнить ее будущую рабскую долю».

Гай стиснул зубы, не отрывая глаз от серых волн размеренно вздымавших тяжелую ладью, уверенно продвигавшуюся на север.

Как каждый прибрежный житель в то неспокойное время, Куини была наслышана о том, чем может грозить плен у северных варваров, которые славились своей жестокостью и неистовой яростью в бою. Целые деревни подвергались разграблению, а потом предавались огню. Оставшиеся в живых жители шли в рабство. Однако молодая англичанка, принадлежавшая к богатой и знатной семье, чей замок был слишком хорошо защищен, чтобы стать объектом нападения норманнов, сама никогда не сталкивалась с ними или их деяниями. Теперь же…

Девушка опять улыбнулась. Неизвестное, а потому абстрактное зло казалось ей не страшным. Избавившись от похотливого старца, который уже через несколько дней должен был стать ее законным супругом, властелином тела и жизни, Куини не хотела думать, что пленение может принести ей еще больше боли и страданий, чем подобное замужество. Молодость склонна к оптимизму, и юная англичанка, тряхнув кудрявой головой, принялась с интересом осматриваться вокруг. Как-никак она впервые оказалась на корабле.

Море было спокойно. Ладья, увлекаемая вперед сильным попутным ветром, с тихим плеском разрезала невысокие волны, оставляя за собой струю вспененной воды. Над ней парили чайки, и какое-то время девушка увлеченно наблюдала за тем, как они охотились, камнем падая к поверхности воды и взмывая уже со сверкающей на солнце рыбкой в клюве. Потом это занятие ей надоело, и Куини сквозь полуопущенные ресницы, искоса стала разглядывать людей, похитивших ее.

Она долго всматривалась в их лица, движения, наблюдала за их немудреными занятиями и неожиданно для себя пришла к выводу, что те, кого на ее родине называли не иначе как морскими дьяволами и неистовыми норманнами, были такими же людьми, как и все прочие. Вот один из них поднялся и, развязав штаны, пустил тугую струю за борт. Куини, краснея, отвернулась.

«Мужчины! — с возмущением думала она. — Ни стыда ни совести! Только и знают — кровь, месть, жестокость… Почему они не могут жить мирно? Почему из-за их гордости должны страдать мы? Почему бог не дал женщине сил, чтобы и она могла постоять за себя? Ведь только из-за нашей слабости они обращаются с нами, как с куклами! Решают за нас как жить, кого любить, о чем думать и даже мечтать. А сами-то! Повелители жизни!»

Куини презрительно глянула на викинга, который уже облегчился и теперь неторопливо оправлял на себе одежду. Он подмигнул ей, вызывающе погладив себя в паху. Девушка ахнула, не зная, куда ей деться от стыда. Но это были еще цветочки. Ягодки, как оказалось, ждали ее впереди.

Через четыре часа пути юная англичанка поняла, что вот-вот лопнет, так ей самой захотелось в туалет. Она вытерпела еще почти час, но потом поднялась и, стискивая кулачки от гнева, начала пробираться к носу ладьи, где был натянут небольшой шатер капитана.

— Что тебе? — недовольно буркнул он, отрываясь от не совсем обычного для морского грабителя из варварской страны, которая даже не имела своей письменности, занятия.

Викинг читал. Причем на желтых, покоробившихся от влаги страницах толстого тома в кожаном переплете Куини разглядела не привычные латинские буквы, а арабскую вязь… Она видела эти странные завитки и знаки на прелестных коробочках с благовониями и других драгоценных вещицах, которые изредка привозили бродячие торговцы.

— Вы знаете арабский?

— Да. Что ты хотела?

Внезапно смешавшись и чувствуя, что боевой задор куда-то подевался, девушка потупилась.

— Что ты хотела? — раздельно, уже явно сердясь, спросил норманн.

— Мне нужно… — пролепетала Куини. — Я хочу… Мы уже довольно давно в море…

Викинг, нетерпеливо постукивая ногой, ждал, и девушка, зажмурившись, выпалила:

— Я хочу писать, и будьте вы прокляты!

Веселый смех был ей ответом. Когда же она, вспыхнув от гнева и стыда, раскрыла глаза, варвар уже протягивал ей фарфоровую ночную вазу, украшенную росписями удивительно тонкой работы. Куини приняла ее и принялась разглядывать, искренне недоумевая, как такой изящный предмет мог оказаться на корабле викингов.

— Ты будешь использовать его по назначению или любоваться?

— Но…

— Уж не думаешь ли ты, что я оставлю тебя здесь одну?

Викинг обвел рукой шатер, где везде было разбросано оружие.

— Нет, — девушка затрясла головой.

— У тебя есть выбор. Либо здесь, наедине со мной, либо там, на глазах у всех.

Норманн, скрестив руки, выжидательно смотрел на пунцовую девушку.

— Здесь, — наконец пролепетала она и поставила вазу в дальний уголок, а потом замерла, комкая руками свою юбку.

Прошла минута, другая…

— Вам нравится подглядывать? — вдруг вспылила Куини и гневно уставилась в лицо викингу. — Так смотрите! — и она, нагнувшись, потянула вверх подол.

Юноша усмехнулся и неторопливо повернулся к ней спиной, вновь принимаясь за чтение. Возмущенной Куини показалось, что лицо его при этом выражало одобрение…

— Тебе нужно учиться не быть такой стыдливой, дорогуша, — небрежно проронил он, когда Куини вернулась в шатер, выплеснув содержимое горшка в море. — На рынке живого товара с тобой вряд ли будут церемониться. Красивых молодых рабынь обычно выставляют на продажу голыми, и каждый волен подойти и оценить качество предлагаемого товара…

— Никогда женщина из рода Гилфордов не станет товаром!

— Строптивых учат смирению. Кнутом. Твоя нежная кожа пострадает…

— Но ведь тогда я потеряю в цене? Не очень практично! — и Куини, развернувшись, выскочила из шатра.

Ей вслед опять долетел смешок.

Девушка вернулась на свое место и присела возле борта, чтобы спрятаться от сырого зябкого ветра. Эту ночь она так и провела, скрючившись на досках, сквозь которые ухо отчетливо слышало шепот тонн воды, отделенных от него лишь считанными сантиметрами хрупкого дерева. Ближе к полуночи ей все же удалось задремать. И она даже увидела сон. Ей снилось, что она снова маленькая, и ее добрая нянюшка, которая уже несколько лет как обрела покой на небольшом кладбище под северной стеной замка, развела в камине огонь. Девочка подобралась поближе к нему, и его живительное тепло окутало ее, словно одеялом.