Как ни пыталась Аня удержаться от смеха, но не смогла, и получилось какое-то то ли хрюканье, то ли кудахтанье.

— Знаешь, — сказала она, — как-то в детстве я читала одну книгу. Там мальчик пытался вырабатывать силу воли. Смотрел на пирожное — и не ел. Правда, потом все равно не удержался. И я тоже решила попробовать. Купила пирожное, поставила его перед собой на письменный стол и не ела целых четыре дня. Потом решила, что уже достаточно силы воли выработала, и съела.

— Оу… Кажется, я догадываюсь, что было дальше…

— Да, — вздохнула Аня. — Дело было в августе, а пирожное было с кремом… Три дня в туалете, безвылазно. Так что откладывать приятное на потом не всегда полезно.

— Не волнуйся, я не испорчусь.

— Очень на это надеюсь. Не будешь смеяться?

— Конечно, буду, — кивнул Вася. — Говори.

— Знаешь, первые пару дней меня просто крючило и плющило, когда ты утром превращался в дракона. Славка так еще поддел ехидно: что, мол, испытываешь экзистенциальный шок? И я ответила, что, скорее, когнитивный диссонанс. И это была чистая правда. Я даже описать не могу, что чувствовала. И вдруг это куда-то исчезло. Само собой. Вот мы сейчас тут с тобой обсуждаем, в какой позе будем послезавтра заниматься… любовью, и меня нисколько не напрягает, что ты — дракон.

Уловив ее заминку, Вася посмотрел на нее внимательно, но ничего не сказал, словно ждал продолжения.

— Такое ощущение… У нас часто что-то рекламируют ростовые куклы. Ну там огромный зуб — стоматологию. Или акула — рыбный ресторан. Ходят люди в костюмах, листовки раздают. Так вот, у меня такое ощущение, что я сейчас вижу такой костюм дракона. А в этом костюме…

— Тот, кого ты любишь.

Аня вздрогнула и почувствовала, что краснеет. Да что там краснеет, ее словно жидким огнем залило с ног до головы.

— Да, — сказала она просто. — Так и есть. Может, это слишком быстро? Мы меньше двух недель знакомы.

— Это драконом ты меня знаешь меньше двух недель. А эльфом — всего пятые сутки. Я в тебя влюбился сразу, как увидел. Никаких там ударов молний и прочих глупостей. Просто посмотрел на тебя и понял, что мне нужна только ты. Всегда. Можешь не верить, но я знал, что так и будет.

Аня молча улыбалась, прикрыв глаза. Так хорошо ей не было еще никогда в жизни. Прошлое отступило куда-то далеко. Нет, она не жалела ни о чем, что было. И бабушка ей так говорила всегда: ни о чем не жалей, все для чего-то нужно. Но все это было так далеко. Неужели ей правда казалось, что она любит Максимова? И будущее тоже было далеко, хотя до него было рукой подать. А настоящее замерло. Они вдвоем были в нем — как внутри сверкающего, сияющего радугой мыльного пузыря. Непрочного, призрачного — но такого прекрасного.

— Слишком быстро — ерунда, — сказал Вася. — Можно знать друг друга всю жизнь. И не испытывать ничего. Ни любви, ни ненависти. Вообще ничего. Хотя у меня такое чувство, что я действительно знал тебя всегда.

Теперь время шло странно. До того, чего они оба так ждали, оставалось целых два дня, и они тянулись бесконечно. Но затем их самих ждало то, что пугало неизвестностью, и хотелось оттянуть это, отложить, а время бежало так быстро. Дни проходили в разговорах обо всем на свете, приправленных томлением желания, когда за каждым словом стоит намек, хорошо понятный обоим. Это было похоже на подростковое волнение, когда все еще только впереди, когда влечение мешается со страхом и любопытством. И все же Ане казалось, что так она не волновалась даже перед тем, как распрощалась с девственностью. Тогда она не представляла, чего ожидать. Теперь — не могла дождаться.

Ночи были просто невыносимы. Лежать рядом, держать друг друга в объятьях и обходиться жаркими ласками на грани фола. Зная, что, в общем-то, ничто не мешает пойти дальше и удовлетворить желание, от которого темнело в глазах. И все же Аня поняла, насколько прав был Вася. По большому счету, тот странный способ, которым он избавил ее от боли, к сексу имел отношение лишь по касательной — в любом смысле этого слова. И можно, конечно, было сказать: ладно, сейчас как-нибудь вот так, а потом уже… Но как-нибудь не хотелось. К альтернативным способам Аня относилась именно так, как сказал Вася: острая приправа, но точно не основное блюдо. Поэтому было в этом мучительном ожидании утонченное, на грани мазохизма, наслаждение: подождать — и получить сразу все, не довольствуясь малым.

Аня перекатывала во рту слово «люблю», как леденец, как янтарную бусину от бабушкиного ожерелья, и улыбалась. Раньше оно казалось ей пустым, фальшивым и едва ли не постыдным. Максимову она его ни разу не сказала, обходясь скороговоркой «я тебя тоже». Может быть, потому, что по отношению к нему оно как раз и было пустым? Аня пыталась сравнить — и понимала: то, что она испытывала к нему, было чем-то болезненным. Получить, добиться… Да, Вася был прав: она была захватчицей, завоевательницей, и достанься ей Максимов в полную и нераздельную собственность, скорее всего, очень скоро наскучил бы. Но теперь все было иначе. Это чувство было другим — мягким и теплым, ясным и радостным, без единой темной ноты. А еще в нем было то, чего она никогда еще не испытывала: такая нежность, от которой щипало в носу и наворачивались слезы.

Аня не могла поверить, что знает Васю всего несколько дней. Видимо, эти дни обладали какой-то тайной магией, поскольку смогли вместить в себя то, на что обычно уходят недели и месяцы. Она — вслед за ним — могла сказать: мне кажется, я знала тебя всегда. Как будто именно его ждала, его искала и никак не могла найти. В это было нелегко поверить, но она позволила себе это сделать…

Последний день их странного похода был особенно жарким. И долгим, как тридцать первое декабря в детстве. Ане хотелось мысленно подтолкнуть стрелки Васиного «Ориента», чтобы они передвигались быстрее. Ей казалось, что все вокруг переполнено чувственным через край: изнывающее от зноя белесое небо, поникшие листья, тихий плеск ручья на перекате. А запах… Разогретая сосновая смола, болотная трава-пушица, сухой мох, ядовитые белые цветы. Терпкий, бесстыдный, откровенный, он дурманил, сводил с ума, накатывал тяжелыми волнами, которые сливались с теми, которые рождались в самой глубине ее существа…

Начало смеркаться. Они не разговаривали и даже сидели поодаль, словно уже не в состоянии выносить близость друг друга. Иногда Аня ловила Васин взгляд и напряженно улыбалась, изнывая от нетерпения.

— Я пойду к ручью, — сказала она, когда дракон в очередной раз посмотрел на часы и кивнул: пора.

Подойдя к запруде, Аня скинула свою символическую одежду, подобрала волосы и вошла в воду, словно совершая тайный колдовской ритуал. Ей хотелось смыть с себя груз прежних чувств, ошибок, разочарований, встретиться с тем новым, что ждало ее, такой же обновленной. Вода, едва доходившая до пояса, была теплой, но ее сейчас не охладило бы даже ледяное озеро водяного.

Выйдя на берег, Аня лишь слегка вытерлась остатками рубашки. Ночь не принесла прохлады, кожа сохла почти мгновенно, а ей хотелось сохранить хотя бы каплю свежести. Она шла медленно, продлевая эту сладкую пытку, как будто не хватило предыдущих дней. За деревьями был виден свет — там горел костер, там ждал ее тот, кого так ждала она сама.

Стараясь ступать бесшумно, Аня вышла на край поляны и остановилась, любуясь им. Костер горел в отдалении — не для тепла, а лишь для того, чтобы видеть друг друга в зыбких отблесках. Вася обернулся, увидел ее и пошел навстречу.

— Я бы хотел, чтобы все было более… романтично, — сказал он и вдруг подхватил Аню на руки, прижимая к себе.

— А по-моему, удивительно, — прошептала она, жадно вдыхая его запах, от которого кружилась голова. — Как будто мы одни во всей вселенной.

— Так и есть…

Что именно происходило потом, Аня не смогла бы описать, даже если бы очень захотела. Все слилось в один безумный восторг и экстаз, когда наслаждение тела и чувства, соединившись, усиливают друг друга неимоверно. Это было совершенно магическое ощущение единства и неделимости, когда глубоко соприкасаются не только сокровенные части тела, но и души, мысли. Они проникали друг в друга, став таинственным волшебным существом — с общей кровью и дыханием, с одним сердцем на двоих.