– Эй, ребят, – окликнул он с настороженным видом.
– Что? – Спросили все, сомкнувшись в кольцо вокруг него.
– Следите за карманами и сумочками, здесь вас обокрасть, как пить дать.
Ребята насторожились, но настроение, в целом, особо не покоробилось, просто ручки теперь держали вещи чуточку крепче.
Зверь получил такое прозвище из-за цвета вороного крыла лохматой, обросшей головы, напоминавшей шапку. Многие девочки не любили находиться в компании с ним из-за вечно грязных и сальных волос, наполненных крупными белыми вкраплениями перхоти и небрежно закрывающих острые уши. Носил он увеличительные очки, из-под которых вырастал длинный орлиный нос, а под ним торчали противные редкие усики. Такая не бойцовская внешность совпадала и с его мягким характером, поэтому кличка – Зверь очень иронично и саркастически подходила.
Подобным образом, освещенные белым сиянием полумесяца, проходили они полтора часа. Напряженности между Като и друзьями Зверя не было, они плелись медленно в самом конце, постепенно отдаляясь от них все дальше. Кто-то купил себе сувениры, кто-то участвовал в конкурсах и дарил призы своим половинкам. Артед выиграл плюшевого тигренка, попав трижды дротиком по цели, все парни хотели проявить активность, но, конечно, не Като. Он смущался и считал это постыдной показухой, вдобавок ему было банально лень что-то делать ради Анны. Хоть она была чрезвычайно красивой и милой девицей, но очень глупой и наивной. Сильно душа у Чешуа при виде голубоглазой блондинки не вспыхивала, поэтому он выбрал тактику наименьших затрат, при наибольших результатах и вёл себя соответственно.
Они отделились от компании Зверя, который сам стал инициатором разъединения, ибо первоначальная компания полностью расформировалась. Сидеть за одним столом у “расслоившихся” не было желания, и парни даже не попрощались. И вот две молодые пары зашли довольные и радостные вчетвером в кафе с традиционной восточной кухней. Они заказали себе лапши, так как хотели попробовать как вкусно и исконно ее могут приготовить коренные желтолицые. Они сидели у окна за деревянным высоким столом с парой свеч посередине и вели оживленную, веселую беседу, наблюдая за покинутой суетой снаружи. В основном, Анна, Арти и Фрола хохотали от шуток Като, который питал большую страсть к юмору. У Каткемы было несдерживаемое желание смешить людей, ведь от чужого смеха он получал неистовое удовольствие, приток энергии и прирост самооценки, но хорошим комиком его назвать язык не поднимался.
В процессе их разговоров Като постоянно замечал и скрыто раздражался от того, как Арти ведёт себя с девушками: он кривлялся, нелепо шутил и смеялся над такими же глупыми вещами, в общем, вёл себя как ребенок, желающий понравиться. “Зачем же так переигрывать и меняться в женском обществе?”– думал Като: “Хотя, большая вероятность, это он – настоящий Артед, который только в подобном окружении может себя раскрыть”.
“Можно сколько угодно притворяться кем-то другим, чтобы понравится людям. Но такая связь изначально не может быть прочной и надежной, будь это дружба или любовь. Таким образом, человек теряет свой исток, свое устье, свою уникальность, что уже в корне неправильно. Природа, потратившая тонны усилий, чтобы создать человека, как индивидуальность, “спасибо” точно не скажет. Да и от надуманных, театральных взаимоотношений много удовольствия не получишь. О боги, надеюсь я всегда буду оставаться самим собой; тогда рядом будут и нужные верные люди, и крепкая, незыблемая связь” – задумался Чешуа, уставившись в окно, но затем собрался и вновь влетел в диалог.
– Вот-вот, слушайте отцовский анекдот, он короткий очень: “И это неплохо”, – сказал мужик, бросив камень в чужую собаку у себя во дворе и попав в тещу, – попытался передать шутку Каткема со всей точностью первоисточника. Он был очень разгорячен, и от него исходила живительная энергия, все за столом хорошенько посмеялись.
– Даа, у меня папа тоже любитель анекдотов, особенно когда напьется. Не знаю откуда он столько знает. – Сказала Фрола, еле упираясь локтями о стол. Ей хотелось свалиться и поваляться бесчувственным овощем.
– Мой тоооооооже! – вставила свое слово Анна.
Оживленный разговор ребят часто перекрикивался еще более оживленным говором и писком восточников с кухни, для которых было привычно говорить обыденные вещи на повышенных тонах. “Идиот, ты снова пережарил морского гада, океан бы тебя распял за такое посредственное отношение к его дарам!!!” – орал шеф-повар восточник на своего ассистента, который сразу же ответил – “Киншики-сан, такого больше не повторится, эти белые ублюдки и так сожрут, вон какие радостные сидят”. Вдобавок из-за избытка подсолнечного масла креветки зажаривались с шумным шипением, будто телевизор, издающий помехи. С другой стороны окна, у которого сидели ребята то загоралась, то пропадала неоновая синяя вывеска с пузатым мультяшным, карикатурным восточником-поваренком, что несколько перебивало романтику.
– А петь, точнее завывать, не начинают, когда поддатые?
– Ооо, плюсую, просто плюсую, у меня всегда кровь из ушей льется, когда мои предки всем столом хор устраивают, – продолжала неизвестно чем истощенная Фрола, сгорбившись и изогнувшись над столом до невозможности.
– Это до или после того, как начинают вытаскивать все свои фотоальбомы?
– Да-да. Там и свадебные фотки, и школьные, и с походов на природу. Все гости еще постоянно начинают на меня пристально смотреть и сравнивать с отцом. Разгорается дилемма “похож или не похож?”, – уже на все кафе горланил Като, испытывающий небывалый душевный подъем.
– У меня все тоже самое! Я еще всегда ржать как лошадь начинаю, когда вижу, как нелепо они раньше одевались. – Продолжала мычать Фрола.
– Давай пятюню! – подхватил единственную с ней общую вещь Каткема. В остальное же время диалога между ними не происходило.
Они хлопнулись ладошками, Анне это явно не понравилось, блондинка гневно нахмурилась, отвернула голову и слегка отодвинулась от Като. Так как они сидели в обнимку, руки Каткемы стали сильно вытянуты в сторону, что создавало дискомфорт. Чешуа попытался словить ее недовольный взгляд, и ему удалось это пару раз. Она смотрела на него как на предателя, Като понял, что к чему, но извиняться не желал, по его мнению, он ничего похабного не сделал.
Артед тоже затаился в молчании, так как считал оскорбительным жаловаться на своих родителей. У него не было отца, поэтому ему было противно и больно смотреть, как Като с Фролой “ноют” о вещах, которые на самом деле символизируют благополучие в семье. Арти желал хотя бы на миг испытать те чувства, на которые хоть даже и несерьезно, но гневались ребята. А Фролу к другу Арти вовсе никогда не ревновал, так как был уверен и в Като, и в ней, а самое главное – в себе.
Вдруг все резко обратили свои взоры на висящий в углу обеденного зала телевизор – в прямом эфире шел репортаж о портовом районе. Там творилась какая-то чертовщина: из-за высоких, пятиметровых бетонных стен, отделяющих эту неблагополучную местность от всего остального города, вспыхивали большие клубы дыма и слышались частые подрывы машин. Ведущий репортажа сразу дал понять, что вооруженные силы Толлосуса уже оцепили территорию рядом с портом и эвакуировали всех гражданских. К счастью, пострадавших не было. Вдруг во время прямого эфира из-за стен полетели бутылки с горючими смесями и чуть не попали на офицеров, не долетели всего пару метров. Полицейские выставили щиты и стали отходить назад, но коктейли продолжали вылетать один за другим. Репортер еле выговаривал слова – его губы дрожали, а в речи чувствовался страх. После того как полицейские стали в ответ выкидывать дымовые шашки и выстреливать слезоточивым газом, портовики прекратили выбрасывать воспламеняющиеся смеси. Тут же копы организовано разбились по несколько человек, создали квадраты, выставили щиты по сторонам и над собой, ожидая, что сейчас полетят стрелы, но, к счастью, этого не произошло. Началось затишье. Репортер замолк в напряженном ожидании. Снова резкий грохот. Камера задрожала, завертелась и затряслась. Шум от взрывов. Лязг металла. Вновь битье стекла и душераздирающий, громкий крик. Картинка наконец-то застыла на месте – оператор лежал на асфальте и из-за угла начал снимать происходящее. Бойцы СБТ отступали и бросали в ответ все те же шашки, их с еще большим напором начали забрасывать коктейлями, которые поджигали стеклянные прямоугольные щиты. Копы с ужасом и трепетом отбегали назад, выкидывая скутумы. Но не всем так повезло, ближайшим к стене семерым полицейским прямо под ноги прилетело несколько горящих бутылок, которые мгновенно полыхнули. Камера не могла передать резкий запах горящей плоти, но очень пронзительный звук крика от боли могла. Руки оператора опять начали нервно трястись, рядом слышались испуганные, истеричные приказы корреспондента продолжать съемку. Пламя полностью окутало тела тех семи полицейских, они побросали щиты и начали хаотично кружиться, отмахиваясь руками. В их предсмертных воплях прорезались слова “Спасите. На помощь. Горю”, отчего у всех посетителей кафе встал ком в горле. В этой суете, наполненной грохотом и другими всевозможными режущими ухо шумами, раздался свист летящего на полицию града стрел. Горящие стрелы осветили на мгновение ночное небо желтой пеленой и затем принялись тушиться, впиваясь в землю и людей. Некоторых ранило, несколько погибли, другие же смогли укрыться. Огненное острие сразу нескольких стрел попало в клапан плохо закрепленного гидранта, крышка нагрелась и с визгом слетела, дав выйти на волю мощной струе воды. Она хлынула с фланга прямо на правозащитников, сбивая их с ног. Струя добралась и до некоторых горящих бойцов, смывая пламя и сдирая обугленную кожу, от такого болевого шока солдаты вмиг погибали, приняв смерть от двух противоборствующих стихий. Снова настала относительная тишина. Стрелы прекратили вылетать, а гидрант закрыли пломбой. Стало слышно, как за стеной толпа отбегала назад, дальше в порт, оставив позади моногамный звук потрескивающего костра. На этом агрессия из-за стены прекратилась.
