Погрузившись с концами в свои мысли, Като, словно в беспамятстве, переоделся, помылся, бесцеремонно попрощался с товарищами и потопал домой. Он настолько был в отрыве от реальности, что даже забыл подождать в коридоре белокурую. В его голове шло противоречие между устоявшимся мировоззрением насчет любви двух людей и их нынешних отношений с Анной. Но, в конце концов, Като успокаивал себя тем, что он не делает с ней ничего серьезного и необратимого, лишь легкий флирт, лишь поцелуйчики и обнимания, никакого установления крепкой связи и дальнейшего ее обрыва.

Даже по дороге домой и за столом с родителями он не мог прийти в себя, перестал обращать внимание на такие внешние раздражители, как жара, треп предков и запах перегоревших на сковороде макарон. Особое миротворческое, но ранимое настроение с утра, появляющееся пару раз в месяц, вынуждало Каткему в этот день воспринимать каждый неприятный случай близко к сердцу. Чудовищно близко. Что было странно, поскольку раньше с ним никогда подобного не случалось. Весь вечер он ни с кем не говорил, кроме как с самим собой, не писал друзьям и Анне. Родители поинтересовались, всё ли у него в порядке, но в ответ лишь услышали, что просто с утра якобы уже нет настроения от недосыпа, и что голова раскалывалась. Золотые рыбки, плавающие в аквариуме в его комнате, наблюдали из-за пожелтевшего целого стекла за предками Чешуа-младшего, а вид паренька по диагонали перекрывала единая трещина. Каткема пытался скрыть свои настоящие эмоции, чтобы избежать лишних воспитательных и психологических моментов. Позже ему позвонила Анна, сначала он не хотел отвечать, но затем все мысли, терзавшие голову весь вечер, натолкнули его сделать ей что-то приятное. Она была неплохой девчонкой и явно заслуживала пару ласковых слов, но разговора так и не вышло. У неё снова были какие-то посторонние шумы, похожие на звуки громкой клубной музыки, и частые помехи. Каткема не мог ничего расслышать, разгневался и выключил телефон с той же оставшейся горечью на душе, уткнувшись головой об свою твердую подушку. Через полчаса мучительных образов и картинок он заснул крепким сном.

Наутро Като вроде бы пришел в себя, на свою убранную и чистую комнату он смотрел уже более сдержанным, но суровым взглядом. Даже самый острый глаз не смог бы здесь придраться, так как родители Каткемы убирались почти ежедневно, не от перфекционизма, конечно, скорее оттого, что им просто нечем было себя занять, поэтому пылинки трепетали. Его большая берлога казалась очень умиротворенной из-за темно-синего цвета обоев и штор. Даже навевалась какая-то грусть и скука, но чтобы хоть немного разбавить помещение яркими красками, было решено постелить светло-бежевый ковролин. Но, цвет пола был скорее нежным и незаметным, конечно, не учитывая постоянно появляющиеся темные частички ткани от носков. Като с долей сатиры и иронии сравнивал порой комнату и себя, в них многое очень сходилось. Диван, который трансформировался в кровать, был справа от окна и прижат к стене для большего уюта, напротив окна стоял письменный стол, слева компьютер с полками поверх него, набитой тетрадями и различными учебниками, которые так любили сваливаться на пол, снося все со стола. Далее кровати Като шел огромный и вытянутый шкаф-купе с зеркальными дверцами, перед которыми сын частенько любил останавливаться, обычно выдавливая прыщи и черные точки. В другом углу притулился также шкаф с книжными полками. И книг было здесь немыслимо много, целая коллекция различной литературы: и художественной, и научной, и психологической, и для личностного роста. Это было, наверное, единственным увлечением Каткемы. Дальше стоял аквариум с парой рыбок, где пора было уже давно поменять воду. В общем, комнатушка казалась новой, так как мебель была ещё совсем свежая, даже серебристый диван стоял без единого пятна. Так же выглядела вся трехкомнатная квартира, сделанная на один манер. Хоть ее площадь выдалась нескромно большой, семейка решила обставить все так, чтобы свободного пространства не осталось, для максимального создания уюта и зоны комфорта. Комната Като могла показаться прохожему человеку пустоватой, но и интересов у него было не густо. Ему большего всего доставляло удовольствие уволиться на диван и начать мечтать, как он лет через двадцать просто общается с людьми, шутит и веселит их своими байками в своем баре у океана. Конечно, надо ещё отметить гитару, стоящую рядом с письменным столом, Като только недавно начал учиться играть на ней, но судя по пыли на струнах, забросил это увлечение.

Быстро позавтракав, посредственно вымыв посуду, и стараясь не звенеть тарелками, Чешуа тихо вышел из квартиры. Так как у родителей был отпуск, они спали дольше сына, так сказать, отсыпались от итак полусонной жизни. На улице было очень пасмурно, мир будто погрузился в серые чернила, но почему-то Каткема чувствовал себя довольно комфортно в такую погоду. Не было назойливой жары, и еще не наступили холода, хотя грозовые тучи очень и очень намеревались избавить его от такой гармонии, как и толпа первоклашек, неохотно идущих в школу под руку нервозных родителей. Те предки, которым приходилось прямо волочить непослушную детвору, срывались и с криком ругали отпрысков. В каждый такой раз Като кривил от раздражения лицо, ведь негативные слова портили настроение на раз. Неприятная, но привычная картина городского утра. Като решил пойти прочь от них и срезать путь через старые одноэтажные дома. Он бывал здесь очень редко и обнаружил, что коротенькая улица стала полностью мертва: никого не было, прежних жильцов-старичков не было, деревянные стены и заборы прогнили, а дворы заросли травой, крыши проваливались, и окна были намертво заколочены. Като чувствовал здесь присутствие смерти и даже решил пробежаться, чтобы поскорее миновать страшное место.

Сегодня, как и во все другие дни недели, предстояла ненавистная практика на улице. Первой парой стояла математика, а второй уроки-самообороны. Когда Като зашёл в класс и сел рядом с Арти, то понял, что что-то в его взгляде и во взгляде других изменилось. Он был схож с взглядом тех троих зачинщиков драки. Воздух будто был заряжен злой аурой. Каждый смотрел с неким пафосом и предвзятостью на всё вокруг, искренностью и любовью вообще не пахло. Чешуа подсознательно почувствовал что-то негативное и темное, как только зашел, а пасмурная погода будто специально подчеркивала его замечание, облачив курсантов в хмурые кандалы. Преподаватель еще не зашел в класс. Высокие тополи за окном на глазах хрупко тряслись от ветра, словно намереваясь рухнуть на академию. Кто-то обсуждал сплетни со вчерашней вечеринки, кто-то прямо, не стесняясь, поносил некоторые лица, абсолютно непристойно желая смерти их родственникам или родителям, кто-то дрался и быковал с соседями по парте, как остолопы, кто-то надменно оглядывал всех в классе, скривив лицо в отвращении, и тихо высказывал свои “добрые” комментарии. Да, тополь горел желанием на них свалиться.

– Как дела? Чем вчера вечером занимался? – Очень наивно и дружелюбно спросил Като у Арти после хлипкого рукопожатия.

– В смысле, чем? Что за вопрос? В клубе был, как и все нормальные люди. Погоди-ка, кроме тебя, конечно. Ты то небось дома просидел опять весь день. – Как заведенный крайне ядовито ответил он, пафосно и высокомерно отводя взгляд в сторону, не отрываясь от печатания в телефоне громкими тычками пальцев. Казалось, то и дело экран треснет.

– Ну, да… – Ответил весьма обыденно недоумевающий Каткема, пока медленно доставал учебники и пенал из портфеля. – Чувак, что случилось?

– Да ничего не случилось, вчера хотели всем потоком собраться, потусить знатно. С тобой хотелось попьянствовать, в том числе, но до тебя, как обычно, хрен дозвонишься. И меня, и Анну обломал. – Все больше свирепствовал Артед, на глазах краснея как переспевший помидор. Несколько сплетников, сидящих позади, обратили на них свои важные, величественные взоры. Не сказать, что они были удивлены, шумный и говорливый Арти частенько не следил за громкостью интонации, а Като же всегда старался разговаривать тихо и спокойно, не замечая никого вокруг и создавая свой уютный кокон. Такие противоположности очень гармонично взаимодействовали.