Мы у Беляевки. Наши танки, укрывшись за полуразрушенными постройками колхозного стана, ожидают сигнала атаки. Я уже до рези в глазах насмотрелся против солнца, стараясь зацепиться в степи взглядом за какой-нибудь ориентир. Понижающаяся к плавням Днестра степь издали выглядит совершенно ровной, но, конечно, на нашем пути окажутся сотни ям, рытвин и всяких других сюрпризов, не столь уж приятных для танков в ночной атаке.

Замутненный пылью солнечный шар скатывается в приднестровскую пойму. Несмотря на десятикилометровое расстояние, отделяющее нас от Днестра, его русло хорошо видно. Золотой нитью вьется оно по зеленой долине, среди плавней и садов, местами пропадая под крутым южным молдавским берегом. Ближе к нам, за виноградниками, искрится ленточка речки Туруйчук. У самой Беляевки эта речка вливается в большое озеро Белое, соединяющееся с Днестром. Там, на берегу, за селом и стоит водонапорная станция, питающая Одессу днестровской водой.

Все это теперь в руках противника, который выбил из Беляевки реденькую оборону стрелкового полка имени Степана Разина. Этот полк, давно уже не имея положенных ему по штату сил и средств, растянулся от Днестра до высот южной окраины села Мангейм, где мы вчера так счастливо встретились с Кривулей. При нормальных условиях обороны на таком участке было бы две дивизии. Сейчас против одного батальона, левофлангового, обороняющегося на самом опасном месте и прижатого к Днестру, действует 21-я пехотная румынская дивизия в полном составе, что только по живой силе составляет почти десятикратное превосходство.

Несмотря на этот подавляющий перевес сил противника, многие командиры, с которыми мне пришлось разговаривать, считают, что дивизия могла еще обороняться и не допустить у Беляевки прорыва нашей обороны. Командующий и член Военного Совета, сегодня утром приезжавшие на НП дивизии, ознакомившись с обстановкой, тоже признали, что Беляевку можно было отстоять. Как я понял, ошибка командира дивизии состояла в том, что при нарезке участков обороны полкам он придерживался принципа уравниловки, в то время как идея обороны требовала сосредоточения сил на Беляевском участке как ключевых позициях.

Три часа уже мы, ждем сигнала. По броне, как град по крыше, стучат осколки мин. Румынские минометы, не переставая, бьют по укрывающим нас постройкам колхозного стана. В этом виноват неосторожный, а может быть, неопытный артиллерийский корректировщик, забравшийся в саманный сарай и выставивший в пролом крыши прямо под лучи закатывающегося солнца стекла объективов стереотрубы. За это он поплатился жизнью, а мы должны сидеть, не вылезая из машин, захлопнув люки, притихнув, как мыши. Отвечать румынам нам нельзя, двигаться тоже. Мы не должны вызвать подозрение, что именно тут готовится наша контратака. Это нам удалось. Румынские минометы замолкли.

Экипажи высовываются из люков, чтобы, освежиться на ветерке, дующем с моря. Все поглядывают на разбитый сарай, с крыши которого вел наблюдение незадачливый артиллерийский корректировщик.

— Сдуру можно и на церковь залезть, но кто снимать будет? — сердито говорит Кривуля.

За Днестром догорает заря. Больше не слышно выстрелов. В степи мирная тишина.

Кривуля усаживается на башне, смотрит в степь.

— Природа шепчет: «Бери отпуск», а тут вот надо… — он вздыхает, потом вдруг всердцах ударяет кулаком по башне и говорит: — Будь ты проклята, фашистская сволочь… Что из-за тебя люди терпят!.. В Одессе женщины с грудными детьми в очереди у пустых колодцев стоят, ожидай пока набежит вода.

Боевой курс уже намечен. Я развертываю свою машину на холмик, виднеющийся впереди, километрах в четырех от нас, замечаю показание жирокомпаса и предупреждаю механика, что он должен следить, чтобы показанное мною деление не сходило с нитки указателя, то-есть строго по заданному азимуту. Беляевка останется слева и позади, после этого мы повернем на девяносто градусов к днестровским плавням, оттуда повернем еще на девяносто градусов и вдоль плавней с тыла ворвемся в Беляевку.

С исходной мы решаем выйти на самом тихом газе без стоп-фонарей — только у меня позади башни будет висеть зеленый электрофонарь, за которым все должны итти уступом влево, чтобы впереди идущая машина не закрывала сигнала. Когда противник нас обнаружит, уступ боевого порядка выдвигается немного вперед, вернее подтягивается хвост, и, открыв пулеметный огонь, все движутся на больших скоростях, наблюдая за трассами моего огня.

Уже совсем темно. Тихо подъезжает «пикап», останавливается рядом с моим танком, прикрывшись полуразрушенным сараем. Из машины выходят генерал-майор Орлов и полковник, командир Чапаевской дивизии. Оба направляются к пролому в стене, смотрят в сторону противника, где фейерверком летят ракеты. Я подхожу, чтобы доложить о готовности, и вдруг из-за моей спины прямо на генерала падает яркий сноп света. Генерал круто оборачивается и, ослепленный, закрывает глаза рукой. Когда я оглянулся, свет уже погас.

— Чорт возьми! Что это такое? — набросился на меня полковник, возмущенный нарушением светомаскировки.

Ясно было, что это зажглись пушечные прожекторы моего танка, но я не мог понять, как это произошло.

— Выясните сейчас же и доложите, — угрожающе тихо приказал мне генерал.

Виновником оказался Микита. Заменяя лампочку в телескопическом прицеле, он по ошибке повернул на щитке выключатель пушечных прожекторов.

— Товарищ командир, на шо их срабыли? — в отчаянии спросил он меня.

«Действительно, на кой черт они нужны нам, если мы ночью даже фар не зажигаем!» — подумал я в досаде. Ни разу мы не пользовались этими прожекторами, забыли даже об их существовании.

Когда я вылез из танка, генерал уже стоял подле него и смотрел на прожекторные фары, установленные на башне сверху орудийного ствола. С минуту ожидал я, пока он повернется ко мне.

— На сколько метров дают лучи? — спросил он.

— Метров на четыреста, товарищ генерал.

— В атаке включали?

Я сказал, что никогда еще не включали и думаю, что вообще они ни к чему, зря поставлены. Генерал опять задумался. Потом спросил с задорной ноткой в голосе:

— А если включить?

Так как я не сразу ответил, он, повысив голос, обратился к экипажам, прислушивавшимся к нашему разговору:

— Как думаете, танкисты? А? Что если включить, когда подойдете к противнику метров на триста? Ослепить. Рискнем?

Микита, обрадовавшись, что генерал увлекся новой идеей и забыл о нарушении светомаскировки, первый подал голос с башни.

— Есть, товарищ генерал! С ветерком и при полном освещении. В общем расчет на психику.

Напутствуя нас, генерал сказал:

— Смотрите, чтобы земля зашевелилась под ними от страха!

«Это от шести-то машин!» — подумал я и дал команду заводить и двигаться за мной.

Обогнув угол сарая, моя машина пошла по взятому днем направлению, а за ней вся колонна.

Мы благополучно прошли окопы по обозначенному фонарями проходу и продвигались в темноте к сияющему огнями ракет переднему краю противника. Посмотрев с башни назад, я не увидел ни одной машины. Идут они за нами или не идут? Как проверить? Радио нет, света давать пока нельзя — выдашь наше движение раньше времени. Выругав себя за то, что днем не подумал о сигнале на этот случай, я велел механику заглушить мотор, чтобы определить, где остальные машины. Они шли за нами. Машина Кривули чуть не врезалась носом в корму моего остановившегося танка.

Когда мы двинулись дальше, Микита заметил выхлопы огня задней машины и стал ругать механика за то, что тот целый день регулировал мотор и без толку.

«Теперь выдаст, проклятая!» — подумал я тоже в раздражении. Злила и эта давящая со всех сторон тьма, пронизываемая стайками трассирующих пуль и эти далекие пугающие позади отсветы. Хотелось уже скорее включить огни.

Фашисты услышали гул наших машин, когда мы вышли на рубеж атаки пехоты. Казалось, что пулеметные трассы взлетали с земли совсем рядом с нами, из-под носа танка. Но на душе сразу стало легче — уже близко. Микита торопил меня укрыться в башне. Я подал сигнал, и черную степь раскроили полосы света сильных дорожных фар и ослепляющие снопы башенных прожекторов всех машин. Заливая белым светом передний край противника, стреляя из пулеметов и пушек, с тревожным воем своих сирен, мы пошли в атаку. Я успел сделать только несколько выстрелов из пушки и дать несколько очередей из пулемета, как в несшемся впереди свете промелькнули бугорки земли и мечущиеся, бегущие в стороны и навстречу друг другу люди.