Диск солнца вот-вот скатится на землю. Щетинистые тени облепленных пехотинцами танков бегут слева рядом, обгоняя нас. Их четкий темный рисунок на красной охре жнивья напоминает мне виденный в детстве плакат «За власть Советов»: октябрь 1917 года, на фоне пожара синий силуэт грузовика, полного вооруженными людьми. Только длинная тень пушки свидетельствует, что между старым плакатом, висевшим в сельсовете на стене, и этим, живым, бегущим тенью по перезревшей пшенице, легло двадцать три года.

— Эх, если бы и вправду у нас на машине стояла ось така длиннющая пушка! — показывая на бегущую тень, мечтательно говорит Микита.

— И что бы тогда? — спрашиваю я.

— Поставили б мы свою машину на той вин высотке пид копычкою, ну и рубай с миста на пять километров вкруговую, як с крейсера. Один танк — десять километров непроходимого фронта, шесть танков — шестьдесят километров, — фантазирует Микита и вдруг заявляет мне: — Месячный заработок давали мы государству в займы, а я бы трехмесячного не пожалел, шоб теперь ось така длиннющая пушка була на моем танке.

В село Желепово мы въехали с запада, со стороны хутора Лозового. На центральной улице села головой на север стояла колонна автомашин, попыхивавших сизыми дымками моторов.

— Да це ж немцы! — воскликнул Микита.

Этот выкрик, как ветер, сдул с наших танков десант. Я, не целясь, открыл огонь по колонне. Кругом захлопали винтовки пехотинцев.

Наш бесприцельный огонь не уничтожил ни одной машины, но в полминуты село было очищено от противника. Остались только два раненых румына, которых наш пехотинец, молдаванин, использованный в качестве переводчика, быстро убедил рассказать все, что они знают о своей части. Они из разведотряда 7-й румынской дивизии. Отряд занял Каторжино и оттуда повел разведку на юг двумя подразделениями. Подразделение, застигнутое нами в этом месте, углубилось на двадцать километров, достигло села Бараново и уже возвращалось из разведки. Второе подразделение двигалось параллельно.

О том, что нам теперь делать, долго размышлять не пришлось. В село приехал на автомашине офицер связи из штаба дивизии. Нам поставлена новая задача.

Батальон Снегирева занимает рубеж Желепово — Бараново, а наши танки должны обходным маршрутом прибыть к утру в село Жовтнево, чтобы установить связь с оторвавшимися частями соседней дивизии.

Для того чтобы выйти в район села Жовтнево, нам нужно было сделать тридцать километров на восток, до села Гудевичево, в обход прорвавшемуся противнику, после чего повернуть резко на север и сделать еще километров пятьдесят. В пути третья бессонная ночь свалила меня и Микиту. Повернув на север и миновав село Волково, оба мы заснули на своих местах в башне. Сквозь сон слышу снизу голос Заогороднего. Он несколько раз окликнул меня, прежде чем я проснулся.

Машина стояла.

— Курс не тот, — доложил механик. — Проехали пять километров после поворота, а жирокомпас не показывает азимута больше 295 градусов.

Подготавливая маршрут, я сделал ориентировочные пометки азимута дороги. На карте у села Волково стоит азимут 330. Азимут 295 показывает на глухое село Люботаевку. Возвращаться назад не хочется — неудобно перед экипажами. Решаю ехать через Люботаевку — крюк небольшой.

Говорю Ванюше, что мы уклонились немного влево, но ничего, из Люботаевки выедем, на свой маршрут. Продолжаем движение. Языки пламени, бьющие из выхлопных труб, озаряют нашу колонну. Мысленно ругаю своих коллег, военпредов, которые, конечно, не раз ездили ночью на БТ, видели это зарево и не потребовали от завода постановки другого, более сильного глушителя на эту чудесную машину, которой по скорости нет равной в мире. На машине Филоненко сбилось зажигание. Она вся освещена. Эта иллюминация вблизи противника сильно тревожит меня, и я прихожу к мысли, что в Люботаевке следует обождать рассвета. Кстати экипажи смогут отдохнуть часок, иначе и механики сонными упадут на рычаги, как это случилось уже со мной и Микитой. Он все еще спит, полусвалившись со своего маленького сиденья на орудие. Бужу его — въезжаем в село.

— Невжели задремал? — удивляется Микита. — Значит, с непривычки обморило.

Этим он хочет сказать, что его обморило не от трех бессонных ночей, а от того, что он, механик, не привык сидеть сложа руки в башне, где в походе нечего делать.

Мы проехали через спящее село. Я остановил колонну на противоположном конце его, откуда можно ожидать противника, и зашел в одну хату на огонек. Старик-хозяин, узнав, что мы будем ждать здесь до утра, сейчас же велел своей старухе жарить яичницу — «саму велику сковороду». Яичница соблазнила только меня, Микиту и дежурных башнеров. Остальные уснули на своих сиденьях, как только танки стали на место.

Пока мы трудились над яичницей, а хозяйка готовила завтрак для спящих, уже стало светать. Хозяин, выходивший из хаты поглядеть на танки, вернулся и сказал, что в село въехала еще одна танковая часть и остановилась на улице. Я приказал дежурным поднимать экипажи для движения, а сам с Микитой направился через соседний двор на улицу узнать, что за танки прибыли в село. «Т-26» — подумал я, увидев у ворот силуэт танка и услышав шум работающих на холостом ходу моторов. Спиной к нам, сонно покачиваясь, стоял часовой. Я шлепнул его по плечу. Он вздрогнул и, повернувшись ко мне, сразу сжался. Я не обратил внимания ни на пилотку его, ни на погоны — огромные белки готовых выпрыгнуть из орбит глаз красноречивее всего сказали мне, что это — немец. Охнув, он вдруг упал на меня. Я инстинктивно схватил его за горло, не понимая еще, что произошло.

— Во двор, — шепнул мне Микита.

Это он стукнул немца по голове. Спотыкаясь в темноте, мы побежали через двор к огородам, где стояли наши танки. Разбуженные уже экипажи жевали хлеб с салом, вынесенный нашей хозяйкой.

— На улице немецкие танки, огонь туда! — крикнул я на бегу и нырнул в башню.

Одно желание владело мной и подгоняло меня: скорее, скорее — огонь. Только выпустив наугад с полдесятка снарядов и увидев взвившуюся над нами красную ракету немцев, я опомнился и выругал себя за то, что упустил момент внезапным прицельным огнем уничтожить немецкую колонну. Когда механик по моей команде вывел машину за дом для стрельбы вдоль улицы, она была уже пуста. Немцы ушли в ту сторону, откуда мы пришли. Мне удалось поймать в прицел последний немецкий танк, переваливавший через гребень балки, в которой стоит село. Одновременно со мной по нему выстрелили и командиры других машин. Немецкий танк факелом вспыхнул на гребне.

От раненого немца, выпрыгнувшего из горящего танка, нам мало что удалось узнать. Он сказал только, что их танковый отряд придан дивизии, наступающей на Одессу, и что немецким командованием назначен уже комендант города, который будет завтра принимать в Одессе парад.

Микита сунул немцу под нос дулю и спросил:

— Бачил, чи ще не бачил? — отвернулся, сплюнул и докончил: — Жаль, что мало огрел, когда догонял.

Выходить со своей колонной на дорогу я больше не решался. Мы двинулись дальше в направлении Жовтнево балкой и вскоре встретили конную разведку. Это была разведка сводного отряда, на днях сформированного в Одессе и только вчера посланного на фронт в направлении Каторжино, чтобы заткнуть образовавшийся прорыв.

Я передал командиру разведки захваченного нами пленного и посоветовал ему вернуться назад, чтобы скорее доложить своему командованию о движении танков противника. Из-за поворота балки, по которой мы продолжали путь, мелькнуло шоссе. В северо-восточном направлении, почти навстречу нам, в сторону Березовки по шоссе шли автомашины на равных друг от друга дистанциях. Подъехав к шоссе поближе, мы с Микитой выскочили из танка и поднялись на скат. Отсюда уже невооруженным глазом видно было, что на Березовку, в тыл нам, движутся немецкие и румынские автомашины с пехотой, артиллерия, танки.

Стою в раздумьи: что делать? Несомненно одно: на Жовтнево в этом направлении пробиться уже не удастся. Вдруг двигавшийся по шоссе поток забурлил — машины стали разворачиваться. Все, что двигалось на северо-восток, повернулось и в том же строгом порядке, соблюдая те же дистанции, двинулось в обратном направлении, на юго-запад, в сторону Каторжино. На востоке, левее нас, развернулась зенитная батарея, а рядом с ней у шоссе параллельно ему легла стрела, режущая глаза искристой белизной.