После этого я уже больше не мог держать Гамкралидзе на ремонте.

Командиром нового танкового взвода был назначен Никитин. В должности среднего командира ему еще не приходилось воевать, и поэтому я поехал в полк вместе с ним. В пути на нашу взводную колонну налетела немецкая авиация и немного повредила один танк. Оставив его на дороге с экипажем, который занялся ремонтом, мы прибыли к Осипову с двумя машинами.

Командный пункт Осипова помещался на северной стороне села Корсунцы, в саманном домике. Но этот домик только формально считался местопребыванием командира полка. Здесь находилась часть его штаба, ведающая тылами полка, а сам полковник сидел далеко впереди, в крытом окопе у полотна железной дороги, между штабелей шпал и снегозащитных щитов.

— Спасибо, танкисты, что сдержали свое слово. Благодарю от имени всего личного состава полка! — сказал он, взяв под козырек, и стал пожимать нам руки прежде, чем я успел ему доложить о прибытии.

Меня беспокоило, что вместо трех обещанных танков мы привели только два, к тому же один из них не был годен для атаки, но Яков Иванович как будто был вполне удовлетворен тем, что получил. Он очень обрадовался, увидев среди танкистов своего моряка.

Рапорт Рябого полковник принимал в положении «смирно», не сводя глаз с докладывающего. Я заметил при этом, как задрожали тяжелые веки Якова Ивановича и сквозь его обычную внешнюю суровость стали пробиваться чувства, которые ему приходится в этой обстановке очень часто загонять в глубину души.

— В самый раз явились! — сказал он, пожав Рябому руку, когда тот закончил свой рапорт.

Не сходя с места, только чуть наклонившись, Рябой мгновенно приподнял над собой полковника.

— Что вы делаете? — невольно вырвалось у меня.

— Взвешиваю, как тяжелы полковые дела, товарищ старший лейтенант, — с озорной улыбкой ответил Рябой, поставив рядом с собой покрасневшего Якова Ивановича.

— Ну, как находите? — спросил его полковник.

— Под силу! — засмеялся Рябой. — Куда легче, чем было тогда.

— Спасибо! Обрадовали. Главное — не терять меру силы, — сказал Яков Иванович и в свою очередь высоко поднял Рябого.

Как я узнал потом, они уже лет пять служат вместе и у них вошло в обычай при встрече мериться силой и ловкостью, внезапно поднимая друг друга.

Для танка Рябого полковник велел подготовить вечером капонир у полотна железной дороги. Но прежде чем стать тут в оборону, этот танк должен был выйти на исходный рубеж атаки, чтобы поддержать ее огнем с места. Для заводки его Осипов дал трактор.

Целью атаки был прорыв кольца окружения, в котором второй день бился батальон Ламзина. Противник прижал его к берегу Большого Аджалыкского лимана. Ламзина надо было спасать немедленно, так как в последнем донесении, доставленном через лиман вплавь, он сообщал, что боеприпасы в батальоне на исходе.

Окружив батальон Ламзина, противник пытался прорваться к Чебанке, чтобы овладеть береговой батареей, не дающей ему покоя ни днем, ни ночью. Но Осипову удалось вовремя затянуть образовавшийся прорыв жидкой цепочкой обороны. Для этого ему пришлось использовать все тылы полка, даже раненых, находившихся на полковом медпункте — всех, кто мог двигаться и держать в руках винтовку. На помощь собранному Осиповым резерву прибыл отряд добровольцев с линкора «Парижская Коммуна».

Ширина вклинения противника между батальоном Ламзина и вновь организованной обороной полка не превышала полутора километров. Осипов решил ударить по этому клину, прикрываясь слева лиманом, а справа — огнем береговой батареи Чебанки, сменившей ночью старые стволы на новые.

Когда мы прибыли на исходную, там уже все было готово к атаке. Мощная береговая артиллерия била через наши головы. Противник притих.

Невдалеке от нас стояли четыре автомашины-полуторки с зенитно-пулеметными установками, замаскированные срубленными кустами акаций и дикой маслины. В кузовах машин, у пулеметов суетились моряки.

— Невжели так-таки и будут атаковать на автомашинах? — с удивлением спросил меня Микита.

В кузове одного из грузовиков я увидел политрука Каткова, занимавшегося дополнительным креплением треноги учетверенной пулеметной установки.

— Вы что тут задумали? — спросил я у него.

— Ничего, дружище, ничего — не волнуйся! Боялись, что совсем ни одного танка не пришлете на помощь, думали — не успеете, вот и решили вместо танков автомашины использовать, — сказал Катков.

Мне не верилось, что он говорит серьезно.

— В атаку на автомашинах? — воскликнул я.

— Надо же выручать Ламзина, — спокойно ответил Катков, продолжая возиться с креплением треноги.

Я загорячился:

— Но не на автомашинах же? Что за ерунда! Что вам жить надоело?

— Причем здесь жизнь, товарищ старший лейтенант, когда второй батальон дерется в окружении без боеприпасов? — раздался чей-то возмущенный голос.

Катков посмотрел на меня так, как будто он решительно не понимал, чего я горячусь, а потом заявил:

— Вот что, дружище, приведи роту танков, тогда и разговаривай, а то привел только две машины, так что, пожалуйста, помалкивай.

Меня, как нож по сердцу, резнули слова «две машины», я с тоской подумал: «Только одну, годную для атаки», и, уже понизив голос, спросил Каткова, знает ли полковник об этой бесшабашной затее с автомашинами.

— Полковник также страдает душой за батальон Ламзина. Чего его утруждать! Сами будем беспокоиться, как выиграть бой, на своем кусочке, — сказал Катков.

Конечно, мне надо было сейчас же донести Осипову о затее Каткова, но я усомнился, имею ли на это право, подумал, а вдруг и Осипов скажет мне: «Ясно, что лучше итти в атаку на танках — каждый дурак знает это — но что же вы привели только один годный для атаки танк?» Эта мысль окончательно сбила с меня пыл, и я стал просить Каткова, чтобы его автомашины хотя бы шли за танком Никитина не ближе чем в четырехстах метрах. Он согласился, но предупредил:

— Только пусть он не зевает по сторонам, у меня ведь тоже скорость есть и огня хватит.

Рябой, слышавший весь этот разговор, пришел в неописуемое волнение: как это так — открытые машины пойдут в атаку, а его танк останется в тылу, будет стрелять с места?

— Не могу! Не имею права стоять! — заявил он.

— Конечно! Даешь атаку и больше ничего, — поддержал его Гамкралидзе.

Я не решался изменить приказа полковника, сказал, что без стартера нельзя итти в атаку, но тут вмешался Микита и стал убеждать меня, что, если он сюда довел танк благополучно, то и в атаке не заглушит мотор.

На НП Осипова было решено, что Микита доведет танк Рябого до места и вернется на завод, по пути поможет в ремонте экипажу машины, поврежденной авиацией. Я тоже должен был вернуться с ним, так как от взвода остался один танк Никитина и мне тут делать было больше нечего. Но, увидев, что Катков готовится в атаку на открытых машинах, я не мог уйти, просто не в силах был. По сравнению с тем, что задумали эти люди, все решенное раньше показалось мне мелким. Мне стало стыдно за себя, как будто меня уличили в чем-то недостойном командира. «Моряки на этих грузовых тачках в атаку идут, а мы танк не пускаем, дрожим за него», — подумал я и решительно сказал Миките:

— Веди!

Сигнал атаки был подан еще до окончания артподготовки. Моряки, как на парадном учении, ровной цепью выбежали на гребень. Танки Никитина и Рябого, рванувшись вперед, обогнали цепь. В тот момент, когда они обгоняли моряков, над башней Рябого поднялась на палке трепещущая ленточками бескозырка. Ленточки, как живые, то обвивались вокруг палки, то взмывали вверх, то вытягивались в две стрелы.

На исходных позициях остались только я да телефонисты из штаба полка. Минут через пять из-за гребня вынырнула «эмка» Осипова, а за ней, ревя мотором, — танк. Это был наш третий танк, оставленный на дороге для ремонта.

— Садись и во что бы то ни стало догони Каткова, верни машины! — сказал Осипов, выскочив из «эмки», и подтолкнул меня к спускавшемуся в лощину танку.