«Кто-то плачет всю ночь…» Кто-то плачет всю ночь. Кто-то плачет у нас за стеною. Я и рад бы помочь – Не пошлет тот, кто плачет, за мною. Вот затих. Вот опять. «Спи, – ты мне говоришь, – показалось». Надо спать, надо спать. Если б сердце во тьме не сжималось! Разве плачут в наш век? Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал? Суше не было век. Под бесслезным мы выросли флагом. Только дети – и те, Услыхав: «Как не стыдно?» – смолкают. Так лежим в темноте. Лишь часы на столе подтекают. Кто-то плачет вблизи. «Спи, – ты мне говоришь, – я не слышу». У кого ни спроси – Это дождь задевает за крышу. Вот затих. Вот опять. Словно глубже беду свою прячет. А начну засыпать – «Подожди, – говоришь, – кто-то плачет!» «Человек привыкает…» Человек привыкает Ко всему, ко всему. Что ни год получает По письму, по письму. Это в белом конверте Ему пишет зима. Обещанье бессмертья – Содержанье письма. Как красив ее почерк! Не сказать никому. Он читает листочек И не верит ему. Зимним холодом дышит У реки, у пруда. И в ответ ей не пишет Никогда, никогда. «Конверт какой-то странный, странный…» Конверт какой-то странный, странный, Как будто даже самодельный, И штемпель смазанный, туманный, С пометкой давности недельной, И марка странная, пустая, Размытый образ захолустья: Ни президента Уругвая, Ни Темзы, – так, какой-то кустик. И буква к букве так теснятся, Что почерк явно засекречен. Внизу, как можно догадаться, Обратный адрес не помечен. Тихонько рву конверт по краю И на листе бумаги плотном С трудом по-русски разбираю Слова в смятенье безотчетном. «Мы здесь собрались кругом тесным Тебя заверить в знак вниманья В размытом нашем, повсеместном, Ослабленном существованье. Когда ночами (бред какой-то!) Воюет ветер с темным садом, О всех не скажем, но с тобой-то, Молчи, не вздрагивай, мы рядом. Не спи же, вглядывайся зорче, Нас различай поодиночке». И дальше почерк неразборчив, Я пропускаю две-три строчки. «Прощай! Чернила наши блеклы, А почта наша ненадежна, И так в саду листва намокла, Что шага сделать невозможно». Лавр
Не помнит лавр вечнозеленый, Что Дафной был, и бог влюбленный Его преследовал тогда; К его листве остроконечной Подносит руку первый встречный И мнет, не ведая стыда. Не помнит лавр вечнозеленый, И ты не помнишь, утомленный Путем в Батум из Кобулет, Что кустик этот глянцевитый, Цветами желтыми увитый, Еще Овидием воспет. Выходит дождик из тумана, Несет дымком из ресторана, И Гоги в белом пиджаке Не помнит, сдал с десятки сдачу Иль нет… а лавр в окне маячит… А сдача – вот она, в руке. Какая долгая разлука, И блекнет память, и подруга Забыла друга своего, И ветвь безжизненно упала, И море плещется устало, Никто не помнит ничего. «Ну прощай, прощай до завтра…» Ну прощай, прощай до завтра, Послезавтра, до зимы. Ну прощай, прощай до марта. Зиму порознь встретим мы. Порознь встретим и проводим. Ну прощай до лучших дней. До весны. Глаза отводим. До весны. Еще поздней. Ну прощай, прощай до лета. Что ж перчатку теребить? Ну прощай до как-то, где-то, До когда-то, может быть. Что ж тянуть, стоять в передней. Да и можно ль быть точней? До черты прощай последней, До смертельной. И за ней. «Я к ночным облакам за окном присмотрюсь…» Я к ночным облакам за окном присмотрюсь, Отодвинув суровую штору. Был я счастлив – и смерти боялся. Боюсь И сейчас, но не так, как в ту пору. Умереть – это значит шуметь на ветру Вместе с кленом, глядящим понуро. Умереть – это значит попасть ко двору То ли Ричарда, то ли Артура. Умереть – расколоть самый твердый орех, Все причины узнать и мотивы. Умереть – это стать современником всех, Кроме тех, кто пока еще живы. «Расположение вещей…» Расположение вещей На плоскости стола, И преломление лучей, И синий лед стекла. Сюда – цветы, тюльпан и мак, Бокал с вином – туда. «Скажи, ты счастлив?» – «Нет». – «А так?» «Почти». – «А так?» – «О да!» |
