Действительно, директорский тесть должен был принять участие в поиске, но он не вернулся.

На следующий день Василий поинтересовался у вайской радистки, куда пропал Ефремов, и услышал, что тот сказался больным и сидит дома. Зеленин тогда удивился: не похоже, чтобы Ефремов, поднявшись на халявном, бесплатном бензине, спустился ни с чем. Не в его это принципах и привычках. Если бы не стал принимать участие в поиске, тогда обязательно пошел бы за пороги, за рыбой, а может, и за сохатым. Ефремов ловил и заваливал кого угодно — на постах для досмотра никогда не останавливался. Да что там, летом девяносто четвертого даже травоядные попали в немилость директору, когда сообщили, что Ефремов по-крупному охотится на заповедной территории. А почему попали? Потому что мясо мясу рознь — вегетарианцы не сразу это поняли.

Следственные органы не спросили тестя: «А чего это ты так испугался?» Местные прокомментировали, исходя из житейского опыта: «Не поделили чего-то по пьянке». На столе в доме была обнаружена пустая бутылка из-под водки, а в погребе — свежее лосиное мясо. Понятно, на днях кто-то тут большого зверя освежевал.

Малинин нервничал, вместо еды принимал таблетки и вел истерические телефонные переговоры с Алма-Атой. Периодически раздавалось многообещающее: «Я не при делах — в отпуске, поэтому отвечать за все будешь ты». Потом рассказывал: «Рафик-то говорит, а из трубки воняет. Чувствую: анаша, бля…»

Была обследована река, берега, ближайший лес, ходили даже за Берёзовский хребет, где у бабы Симы была избушка, о которой, говорили, Ведерников знал. Хотя Долганов организовал все грамотно, но найти инспектора не удалось.

В середине сентября появился Идрисов с очередной бандой отдыхающих. И безо всякой улыбки рассказал, что ходил на алма-атинский рынок — обращался к гадалке, а та, дескать, сказала, что человек этот жив-здоров, ушел сам, сейчас ему стыдно, что такой переполох поднялся, скоро вернется.

Так Идрисов говорил и смотрел на Василия глазами, которые никогда не лгали — они говорили о хозяине всю правду. Идрисов пытался обмануть судьбу, играя с ней в наперстки на привокзальной площади. Опасное занятие…

Через три дня труп инспектора Ведерникова был обнаружен прибитым водой к берегу Вишеры, неподалеку от Анчуга. Жена Толи как в воду глядела, когда каркала.

По правилам директор заповедника не имел права оставлять человека одного в тайге, без оружия и рации. Но он это сделал.

Устье Мойвы — в двадцати двух километрах от Лыпьи. А велсовских и до Лыпьи устроило бы, поскольку дома — дети, жрать, бедные, хотят. Кроме того, рыбу можно продать и купить лекарства, сапоги. Идрисов разрешал рыбачить до Лыпьи, но дело не в этом, а в том, как он это делал. Не что, а как — вот универсальный вопрос нашей жизни! Надо, чтобы чалдон, поселковое быдло, пришел к тебе, попросил чтобы. Тут ему можно что-нибудь сказать, припомнить что-нибудь. Правильно? Понятно, Идрисов под гипнозом не сможет вспомнить тему своей дипломной работы, которую он, дескать, написал в Алма-Атинском университете, зато он очень хорошо знает, как довести человека до припадка, до инфаркта, до смерти. Не что, а как. Такое азиатское средневековье.

Вырубки, помойки, офисы компаний и вообще следы жизнедеятельности человека — это эстетика не Василия Зеленина, который больше всего любил зону криволесья, пихтовоелового, мрачноватого, и березового — светлого, невысокого, вроде японской причуды. Деревья-вогулы, зона криволесья. Знаете такую зону? Нет, это не строгий режим. Радость для души, глаз и ног — нет завалов, бурелома, есть обзор и перспектива. Кедровые шишки можно рвать, будто яблоки. И все это — на подходе к высокогорной тундре, где россыпи камней и сплошной ягодник с пламенными осенними листьями. Там они стояли со Светланой и смотрели из Европы в Азию — на Денежкин Камень, всю панораму синеющих Уральских гор.

К скалам они привыкли на Валааме, а к горам — на Алтае и Байкале. Они поняли: везде свои краски, неповторимые сказки…

На Карельском перешейке — сосновые бора и озера, оставленные последним ледником. Такая чистота, что можно тридцать километров пройти по лесу в шлепанцах. Поэтому Зеленин тяжело привыкал к верховьям Вишеры. И все равно много бродил по Мойве и Ниолсу, бывал в пещерах, о которых, похоже, не знал никто. С целым парком оружия, которое у Василия накопилось, он мог продержаться в тайге всю жизнь.

По этой тропе таскали продукты Бахтиярову и Никифорову, когда того и другого «кинул» Идрисов — нагло обманул, бросив мужиков в тайге без провианта. Василий со Светланой делились последним. Алексей обычно встречал Зеленина на полдороге, а Никифоров приходил сам. Когда Никифорову ампутировали ноги, медики написали, что одной из причин стало хроническое недоедание.

Никого Василий на этот раз не встретил, посидел в избушке в верховьях Молебной у печурки, которую быстро растопил, и направился в сторону кордона. Шел, вспоминал, как впервые добирался с женой на Ваю, в бортовом уазике. Света ехала в кабине, а он — под фанерным навесом, с бензиновыми емкостями. Вдруг машина замедлила ход и шофер начал длинно сигналить. Василий высунулся наружу и увидел медведя трех-четырех лет, сидевшего на заднице у дорожной насыпи. Правой передней лапой зверь чесал за ухом, будто чему-то удивляясь или что-то обдумывая, глядя на машину, которая остановилась в двадцати шагах от него. Потом чинно так развернулся и медленно ушел в лес. Вероятно, он хотел показать новеньким, кто тут хозяин, кто контролирует пропускной режим на территорию. Таковым стало первое впечатление от Вишерского края — ярким, отчасти мистическим, теплым, как медвежья шкура.

Василий зашел в дом. Посмотрел на часы: до плановой радиосвязи оставалось пять минут. Он направился в рубку и включил рацию. Но на позывные кордона никто не отвечал, в эфире стоял ровный шум, первобытное безлюдье. Только минут через пятнадцать городская контора заповедника вышла на связь. И на его вопрос о том, что произошло, прозвучало: ничего, сеанс начали вовремя. После этого Василий выяснил, что все механические часы ушли на десять-пятнадцать минут вперед. Четверо часов. Зеленин был изумлен — он вспомнил травоядных, которые любили работать инспекторами на запредельных территориях. Улыбнулся: травоядные утверждали, что таким образом аура места может реагировать на аномальные мерзости цивилизации.

— Почему все часы в доме переведены на пятнадцать минут? — спросил Василий у Светланы.

Наверное, секунды три она медлила с ответом.

— Я тоже заметила. Может быть, кто-то попытался сорвать радиосвязь? Которая в четыре.

Василий внимательно посмотрел на жену, заглянул в зеленые глаза.

— Может быть… По крайней мере, похоже. Но кто? — он пожал плечами. — Какая разница — чуть позже, чуть раньше… Есть вещи, которых избежать уже невозможно.

Зеленин решил заварить чай с родиолой розовой, что делал в исключительных случаях. Растет корень на территории, по берегам горных речек, местами очень густо. На Байкале и Алтае тоже встречается, но реже. Там, рядом с китайской границей, на него имелся особый спрос, поскольку в тибетской медицине он считается лекарством от всех недугов. А наши знахари способны только на водочную настойку от импотенции да на общетонизирующее средство. Сбытом корня он никогда не занимался, и сами с женой пили редко, потому что и без него чувствовали себя великолепно. Иногда, на летних переходах, Василий добавлял свежевырытый корень в чай. Когда идешь груженый, на дальнее расстояние, есть на коротких привалах нельзя, чтоб тебя не развезло, лучше всего — такой чай: после него сердце начинает работать на форсированных оборотах, можно идти долго и вынести много, выкачивая последние резервы организма.

Если разломить свежий корень и понюхать, то на изломе белой мякоти почуешь сильный аромат розы — отсюда, наверное, его научное название. В конце августа — начале сентября Василий немного копал корня, деревянной лопаткой. Промывал его тут же, в проточной воде, и приносил домой. Света нарезала его поперек короткими кусками и ставила сушить на железных листах к печи.