Братская могила семьи Абатуровых появилась на вишерском кладбище. А сам он остался инвалидом, но продолжал работать.

В 1937 году вторично арестовали Александра Дмитриевича Руденко и увезли в Соликамскую тюрьму. Вскоре отпустили, он вернулся, но не выдержал потрясения и умер.

На фронт Абатурова по состоянию здоровья не взяли. Он организовывал работу военного госпиталя в Перми и от всяких повышений категорически отказывался. Тогда директор вишерского комбината не выдержал и решил вопрос сам. Приехал из Москвы и достал из портфеля бумагу, приказ министра СССР: Абатуров Иван Назарович назначается коммерческим директором Вишерского целлюлозно-бумажного комбината…

Бывший зэк, человек, пришедший в тайгу под конвоем, пробыл в этой должности двадцать лет. И, проносив клеймо врага народа в течение шестидесяти четырех лет, лишь в 1992 году был реабилитирован и назван жертвой политических репрессий.

— У меня было три дочки — Вера, Надежда, Любовь, — говорил Иван Назарович Абатуров. — Вера и Надежда умерли. Осталась одна Любовь. — Потом помолчал и добавил: — Хорошей женщиной была моя Мария Петровна.

Второй раз Василий увидел Алёну Стрельчонок в зале суда. А третий — когда был на больничной зоне в Соликамске, куда двадцатилетняя девушка приехала на свидание, назвавшись сестрой Зеленина. «Мне рассказывали, ты мог выслушать часовую речь Идрисова, полную идиотизма, и не сказать ни слова в ответ, — говорила она, — будто ты никогда не вступал с ним в спор, а потом все делал по-своему. Я удивлялась — считала, что это невозможно».

Потом тот самый мент, что пустил Алёну к Василию, добрый человек, ухмыльнулся ему в лицо:

— Понятно, какая она тебе сестра — в документах-то не числится!

— А как еще может назваться представительница братского народа Украины? — суховато улыбнулся Василий. — Только сестрой.

Алёна Стрельчонок — громодянка Украины, там родилась и выросла, там остались ее родители, а здесь она жила у бабушки.

«Как призналась, она меня „за муки полюбила“, — написал мне Василий с чусовской зоны. — Теперь уже, наверное, забыла…»

Так и вошли в человеческую историю годы, которые пермский миллионер вырезал пьяным ножом на сухих досках крыльца: «ХОЛЕРА-95», «ХОЛЕРА-96» и, наконец, «ХОЛЕРА-97».

Эта «ХОЛЕРА» обещала Светлане… После того как вооруженные архангелы унесли Василия на голубом вертолете, в ту ночь, когда она осталась на кордоне одна, Светлана сожгла в печке много бумаг — со своими стихами, верлибрами и романсами, а также собственные ноты, передававшие музыку реки Молебной, бежавшей под окнами кордона. В ту ночь, когда она курила, глядя в стеклянную темноту, в дом прокрались два сверкавших в свете печного пламени зверя — это их домашняя кошка по имени Мусильда опять привела из леса свою дикую подругу, куницу Кунигунду. Маленькие хищники легли у плиты, уставились на хозяйку и всю ночь не отходили от нее. «Даже зверье понимает человека, — подумала она, — значит, я не одна, поэтому надо действовать».

Эта «ХОЛЕРА» обещала Светлане… Да, Гаевская уговорила адвоката за шесть лимонов — с годичной отсрочкой. И тут Холера по телефону сказал: «Приезжай, какие проблемы».

Блаженный Дима Холерченко — человек из тех, из-за которых все это и происходит.

Навстречу Светлане двинулся парадный охранник. Гаевская представилась:

— Я с кордона Мойва, из заповедника.

— Директор «Вишерского» был моим личным другом, поэтому я оплатил стоимость вертолета с трупом, частично…

Гаевская изумленно разглядывала бизнесмена в кожаном кресле. Человек был на своем месте — как окурок в пепельнице. И тут она улыбнулась — вспомнила рассказ Василия о том, как «личный друг» записывал на пленку Холерченко и проститутку Проблему. Повеселился Рафик, наверное, поприкалывался потом, когда прослушивал порнографию…

Дима Холерченко по душевной доброте никогда никому ни в чем не отказывал. А зачем? Он всегда обещал помочь, чтобы не обидеть русского человека.

Светлана сидела на черном офисном стуле и дрожала, поскольку в спешке забыла зонтик и, конечно, попала под холодный сентябрьский дождь. Вспомнила, что в любой деревенской избе прежде всего тебе предложат чаю, чтобы согреться с дороги. А здесь — ничего: ни чаю, ни кофе, ни коньяку. Хорошо, не побили. Теперь уже Холерченко обещать ничего не стал.

— Видите мой офис? Трехэтажное здание. Все средства вложил в недвижимость — не знаю, как до конца месяца дотянуть.

Очень странно все получилось — Светлана потратила на поездку в Пермь последние деньги. Да, драгоценная, это тебе не в заповеднике гонор демонстрировать — подумаешь, мусор они вокруг стола разбросали! Сейчас ты согласна на небольшую экологическую катастрофу. Но только дикий зверь способен понять человека — как та куница Кунигунда, прирученная кошкой, как сама кошка.

Теперь, конечно, мне положить на угрозы. Помню, мой сын Сашка сентябрьским утром, после летних каникул, собирался в школу, перед зеркалом поправлял галстук и вслух прикидывал: «Так, математичка начнет с того, что будет запугивать». Э, мы с каждым классом становимся смелее, умнее, наглее. Мы снисходительно говорим: «Сильно играют» — и осторожно поправляем галстук, улыбаясь в серебряную Вселенную.

Пора было публиковать материал. Смотри-ка ты, я уже никого не боялся, с тех пор как узнал о том, что в чердынской гостинице милиция накрыла двух человек с пистолетом Макарова в туалетной корзине — Мамаева и Холерченко, а потом в уголовном деле прочитал, кто во время убийства находился на заповедном кордоне. Пасьянс сходился, если вспомнить, что в декабре были выборы в Законодательное собрание области, куда готовился баллотироваться Холерченко. Конкуренты, используя административный ресурс, искали на него компромат, о чем он, конечно, знал, поэтому стремился перекрыть утечку любой негативной информации. А из убийства в присутствии Холерченко можно было сделать фантастический сюжет. Асланьяна знали как самого возможного автора публикации — ну, вы догадываетесь: Соловецкие лагеря, заповедник — весь этот сленг… Хотя о написании материала, честно говоря, я тогда еще не помышлял. Но меня решили предупредить. И этим обязали приступить к работе. Депутатом Холерченко так и не стал, поэтому никто тебе, драгоценный, более звонить не будет. Привет охраннику Петровичу. Спасибо за звонок, чекист: «Готовь гроб, сука…»

Пока я занимался расследованием и вычислял, много вишерской воды утекло. Получилось, я вычислял не Петровича, а собственное бессмертие, как будто кто-то способен изменить космическое расписание, чтобы успеть туда и сюда. Да, изменить — это тебе не хрен через мясорубку пропустить. Взяли Василия в августе, а в феврале уже дали срок — на выездном заседании областного суда в Красновишерске. Кто знает бандита, которого определили бы с такой скоростью? Никто опомниться не успел: Алма-Ата давила так, что любая публикация была обречена. Не потому что Алма-Ата давила, а потому что Москва отступала, предавая Василия и Россию. Год прошел, а за человека никто не заступился. Если так дальше пойдет, то китайцы нас точно победят — и сегодня в России меня можно судить как шпиона, раскрывшего врагу основной, моральный потенциал армии.

В тот августовский день 1997 года Василий нашел на столе записку, в которой жена сообщала, что с кордона Цитрины в их сторону вышли двое.

И Василий направился в чащу — туда, где находился тайник.

Рафаэль Идрисов был необыкновенным казахом — не ел мясо, не любил спиртное. Но если выпивал, то речь его становилась возвышенной, как гора Ишерим, и длинной, как Тулымский хребет. Тогда он говорил Василию и Светлане, что создаст здесь Вишерскую Швейцарию. В гостевых домах будут отдыхать состоятельные люди, а на Ишерим он проведет канатную дорогу. И глаза его горели чайным огнем властелина земли, поднявшегося на вертолете над громадами скал, зеленовато-серыми чешуйчатыми гольцами, над водой, шевелящейся от хариуса, над горным хрусталем и драгоценными мехами.