К конфликтующим и с той, и с другой стороны бегут друзья обеих сторон конфликта.

— Мелкий, быстро разними их и зафиксируй длинного, — коротко командует Лена, выходя под свет ближайшего фонаря и доставая телефон из пояса. — Не бей! Ты единственный белый в округе, — поясняет она мне вдогонку. — Тебя послушают.

Подбегаю к высокому индусу в тот момент, когда он повторно заносит ногу, что-то визгливо требуя. Кажется.

Успеваю поддеть его ступню в тот момент, когда он стоит на одной ноге, и он, закручиваясь по спирали, падает на песок. Падаю у него за спиной на одно колено и прихватываю его горло сзади рукой, осматриваясь по сторонам.

«Друзья» с обеих сторон (видимо, просто земляки, оказавшиеся рядом; их тут очень много, с каждой стороны конфликта) стоят рядом с нами, группами друг напротив друга, и о чём-то ожесточённо спорят друг с другом. На языке, которого я не понимаю. Слава богу, не агрессивно и не переходя к действиям.

Буквально через три минуты, по той самой беговой дорожке, по которой мы бежали, возле Лены, стоящей под светом фонаря, взвизгивает тормозами миникар с маркировкой полиции. Из него выскакивают трое полицейских в шортах и, подлетая к Лене, начинают её о чем-то взволнованно расспрашивать. На языке, который я опять не понимаю. Но не на том, на котором общаются индусы и пакистанцы.

Лена, отвечая им что-то на этом же языке (кажется, это арабский), подводит их к нам:

— Мелкий, отпускай длинного, — командует она мне.

Делаю, что она говорит, замечая, как молниеносно меняется настроение индуса на подобострастное.

Полицейские вызывают подкрепление, по крайней мере, буквально через минуту рядом с первой машиной тормозит вторая. "В два смычка» они начинают о чём-то говорить с обеими группами собравшихся, предварительно надев наручники на высокого индуса и усадив его на заднее сидение машины.

— Thank you, madam, — благодарит Лену один из полицейских, не обращая никакого внимания на меня, и полиция утрачивает к нам интерес. Сосредоточившись на пакистанцах и индусах.

— Чтоб там дальше будет? — спрашиваю Лену на бегу через минуту, когда мы трусим по беговой дорожке дальше.

— Длинному индусу, которого ты держал, штраф, — отвечает Лена, не замедляя темпа. — Тысячу минимум отдаст пакистанцу, которого ударил. Ещё столько же, если не больше, заплатит эмирату. Если раньше были приводы, плюс депортация.[2]

— Ничего себе, ты подкованная, — от изумления теряю концентрацию и спотыкаюсь. — Откуда знаешь?

— Так стандартная практика тут. Пакистанцы и индусы же на бытовом уровне часто схлёстываются. Видел, два патруля прилетело на вызов? — поясняет Лена. — Это потому, что ни индусы, ни пакистанцы по одному не ходят. И толпень человек по десять с каждой стороны это самый минимум. Особенно на пляже.

— А на каком языке они между собой говорят? Они что, друг друга понимают?

— Мелкий, чему тебя в твоём лицее учат? — косится на бегу на меня Лена. — Начать с того, что один из пакистанских официальных языков, урду, это тот же хинди. Только с другой письменностью. Арабика вместо санскрита. Это первый вариант, на каком языке они друг с другом общались. Тьфу, запыхалась… нельзя болтать на бегу… шагом! — командует Лена и объясняет дальше. — Пенджаби, как язык, также у них общий, только на границе между штатами: под восемьдесят миллионов говорят на нём с пакистанской стороны, и миллионов сорок с индийской. На каком именно эти болтали между собой, я не знаю. Пенджаби от хинди я не отличу. Но вот тебе минимум два варианта, каждый на десятки миллионов человек.

— А ты с полицией на каком языке говорила? — не отстаю от Лены, потому что любопытно.

— Арабский, — удивлённо смотрит на меня Лена. — А что там говорить? Они спросили, что случилось. Я ответила, вон драка, это я вас вызывала. Мой муж, говорю, держит агрессора. В полиции же только локалы служат. Ну, местные. Значит, язык арабский. Ну или английский, если бы они по-английски спросили.

— Слушай, снимаю шляпу, сколько ты всего знаешь. Респект, — беру Лену за руку, поскольку подходим к отелю.

— Мелкий, не на улице. Лучше в отеле, — Лена мягко высвобождает свою руку из моей. — Я же тут давно. Одно время вообще тут насовсем хотела остаться и жить, готовилась к этому. Тоже в разные варианты влипала поначалу, а индийская и пакистанская диаспоры тут — самые большие. Приходилось сталкиваться. У бати в банке, например, более пятидесяти процентов сотрудников индусы и пакистанцы.

— Ух ты…

— Грамотные на уровне нашего универа, — поясняет Лена. — А кое в чём и похлеще… А работают за гораздо более скромную зарплату. Причём, пакистанцы ещё и добросовестнее многих.

На пляже отеля валяемся ещё около часа.

— Темнеет тут действительно стремительно, в сравнении с нашим климатом. — Лениво замечаю из своего шезлонга.

— Ага. Чем ближе к экватору. Если прямо на экваторе, да ещё и в какой-нибудь горной зоне, вообще в шесть уже фонарь с собой брать надо. — Кивает Лена, поднимаясь из своего шезлонга. — Мелкий, подъём. Поехали Аську с Вовиком проведывать.

В госпиталь, где лежит Вовик, нас пускают без вопросов по какой-то карточке, которую Лена достаёт из сумочки.

— А откуда у тебя тут пропуск? — снова удивляюсь. — Или врачи могут войти в любую больницу в любой стране?

— Пххааа-ха-ха, м-м-м, ладно. Не буду острить, — фыркает Лена. — Мы с Аськой тут ассистировали. Я сразу оговорила, что буду проведывать. Вот мне что-то и выписали.

— Кстати! Спросить хотел! А ты что, по-арабски говоришь? — спрашиваю то, о чём хотел спросить ещё в полиции. — Ты к полицейским два раза на нём обращалась.

— По-арабски говорю, — кивает Лена. — Но не особо. "Говорю" это громко сказано. Так, знаю примитив, чтоб объясниться. В магазине что-то купить, на улице сориентироваться, помощи попросить, ещё по мелочи. Сказать, что вот прямо знаю язык, не могу.

Вовик лежит в просторной палате на две койки. Асель, похоже, поселилась вместе с ним. Когда мы входим, мы застаём их… гхм… за занятиями весьма деликатного характера, от чего Лена хмыкает, потом фыркает и, закрывая мне глаза ладонью, весело говорит во весь голос, так, что Асель с Вовиком вздрагивают:

— Пошли в коридоре подождём. Тут вон видишь, людям надо кое-что чуток закончить.

По итогам нашего посещения оказывается, что Вовику лежать в больнице ещё неделю. Местные хирурги вроде бы всё сделали нормально, но дело, как говорится, находится на контроле «на самом верху» и хирурги настаивают, что они должны наблюдать швы в течение недели.

Вовик, в принципе, не против задержаться тут подольше, поскольку его напрягает по времени только оговоренный срок возвращения из мини-отпуска в банк. А поскольку тут сам Роберт Сергеевич, то…

Асель сказала, что жить будет с Вовиком в палате и от ключа либо номера в БУРЖ АЛЬ АРАБ отказалась:

— Ну что я его тут одного оставлю? — кивает она на довольного Вовика, который лежит под простынёй полностью раздетый. Думая, что это никому не видно.

Сюда уже занесли вторую кровать, специально для неё, но по нетронутой постели видно, что Вовик с Аселей обходятся пока одной кроватью. Где спят вместе.

Мы болтаем о том о сём ещё минут тридцать и уже собираемся уходить, когда проведывать Вовика приезжает и Роберт Сергеевич. Вовик, едва не жмурясь от удовольствия, принимает все сопутствующие случаю поздравления, благодарности и прочие подобающие моменту ништяки.

— За работу не волнуйся, — говорит ему Роберт Сергеевич, аккуратно присаживаясь на край кровати и скользнув взглядом по нетронутой второй. — Форс мажор, никто не мог предсказать. Выздоравливай спокойно. В банке тебя прикроют.

— Хе-хе, приятно иметь родню в начальстве, — веселится Лена, взъерошивая волосы на голове отца, но осекается и съёживается под взглядом Асели, Вовика и Роберта Сергеевича. — Да ладно, уж и пошутить нельзя…