Возле палатки встретил таких же «страдальцев», с которыми, сбросившись, сообразили на пару пузырей и пошли «на гаражи», то есть в ГСК, в его «кабачок» «Тринадцать стульев». Жизнь налаживалась. Да так, что к вечеру он не только успел надраться до поросячьего визга в своем «кабачке», но и подраться с кем-то из собутыльников.

Какая же выпивка да без драки. Даже и неинтересно! Это же Россия, а не какая-нибудь зачуханная Америка или прилизанная Европа. Понимать надо. У нас, где пьют, там и бьют! Там возьмут пятьдесят грамм их облегченного пойла и весь день через губу цедят, дринькают, пузыри пускают; у нас — только стаканами. Чего уж мелочиться…

С кем конкретно не поделил в этот раз стакан водки и из-за этого подрался, он, и сам, не помнил. Но подрался на совесть: и собутыльнику нос расквасил, и сам с разбитой сопаткой оказался. И одежду свою всю кровью перемазал.

Домой добрался к двадцати трем часам, и как был весь в грязи и крови, так и уснул, повалившись на диван, не раздеваясь и не снимая обуви.

— Кажется, приехали, — сказал водитель дежурного автомобиля, когда дежурный автомобиль ОМ-7 остановился напротив подъезда. — Вываливай! Остановка «Бирюза» — безбилетным вылезать!

Водителем «дежурки» на этот раз был Ветров Игорек, сержант милиции, голубоглазый балагур и зубоскал. Как всякий милицейский водила, он насобачился отбрехиваться не только от рядовых офицеров, но и более крупного начальства, а потому уже напрочь забыл, что такое служебная субординация. Только во время строевого смотра волей-неволей приходилось о ней вспоминать. Но строевые смотры два раза в году, а между ними целая вечность…

Вывалили из милицейской «таблетки», почти не разговаривая. В салоне, пока добирались, пригрелись, и теперь было не до разговоров. Поеживались от ночной прохлады. Топтались на месте, переминаясь с ноги на ногу. Адаптировались.

Возле дома снега было мало, лишь на чахлых подобиях газонов между подъездами. Что же касается подъездных путей, то они уже давно освободились от снежного наста и тускло чернели асфальтовым полотном в колеблющемся свете фонарей и редких освещенных окон здания. Большого мороза не было. Впрочем, и всю зиму в этом году больших морозов не было, как и не было обильных снегопадов. Ученые. Если верить телепередачам. Поговаривали о глобальном потеплении.

Однако члены следственно оперативной группы, вывалившиеся из относительно теплого нутра дежурного автомобиля, враз продрогли. Потепление — потеплением, а холод — холодом…

Во всех квартирах первого этажа подъезда, где остановился автомобиль милиции, горел свет. Верный признак того, что люди здесь не спят. «Скорой» возле злополучного дома не было: или еще не приехала, или уже отъехала.

Пошли гуськом. Впереди, как броненосец, опер; за ним в кильватере следователь, эксперт-криминалист и участковый. Водитель остался в автомобиле. Каждому — свое, как говорится.

Прямо на бетонных ступенях площадки перед подъездом при тусклом свете лампочки, прикрепленной к железобетонному козырьку подъезда, увидели капли крови.

— Кровь! — обратил внимание следователя и эксперта Фролов.

— Видим, — за обоих ответила Подаркова. — Не слепые. Идем дальше.

На полу коридора, от наружной подъездной двери до квартирных дверей на лестничной площадке, виднелись пятна крови, или на процессуальном языке — пятна вещества темно-бурого цвета, похожего на кровь.

Кровью был испачкан не только пол, но и стены. Точнее их нижняя, окрашенная темно зеленой краской, часть. Кровь на стенах не капельками, не струйками, а широкими бесформенными мазками. По-видимому, от ладоней рук, ног и всего тела.

— Ни хрена себе! — поразился участковый Клыков. — Тут что, поросенка резали?

— Похоже на то, — отозвался тихо эксперт криминалист. — Придется повозиться. Еще как придется…

— Разберемся, — не терял оптимизма опер. — Не такое видали…

Сказать — сказал, а в глубине своей души порадовался, что все случилось не на его зоне. Не его будут «иметь» при «разборе полетов».

«Да, работы будет по самое «не балуй»! — вздохнула про себя следователь Подаркова. — Вот и примостила свой зад на стол…»

Дверь квартиры оказалась незакрытой — узкая полоска света из коридора явно указывала на данное обстоятельство. Но на всякий случай позвонили. К двери подошла молодая женщина, зареванная блондинка в светлом халатике и домашних тапочках. На халатике и тапочках были видны следы свежей крови, что враз насторожило сотрудников милиции. Женщина без вопросов впустила членов следственно-оперативной группы в квартиру.

— Что случилось? — пробасил вполголоса опер.

— Муж зарезан… — сквозь всхлипывания последовал невразумительный ответ.

— Где он?

— «Скорая» забрала.

И опять поток слез и всхлипываний. Того и гляди, с женщиной начнется истерика.

Необходима первая, пусть самая поверхностная, далекая от детализации информация, чтобы сориентироваться, решить, с чего начинать. Уточнения, детализация — это все потом!

Инициативу, опережая следователя, взял на себя опер. И это было пусть не по инструкции, но правильно. Его солидность: рост под два метра, косая сажень в плечах поневоле заставляли собеседника проникнуться к нему уважением и доверием. Немаловажен был и психологический момент: на фоне огромного опера даже средний человек чувствовал себя малой мышкой перед здоровенным охотником-котищем. Что уж тут говорить о всякой мелюзге, которой приходилось взирать на опера снизу вверх, как на гору. Они чувствовали себя еще мельче и ничтожней, чем были на самом деле. Комплексовали и без вины были виноваты перед собой.

Члены следственной группы Фролову не мешали. Ждали продолжения беглого разведопроса. Да и что толку встревать со своими вопросами, перебивать друг друга — только потеря времени и делу задержка.

— Постарайтесь успокоиться, ведь жив! — продолжил все также вполголоса опер.

— Жив-то — жив, да все горло перерезано, — вымолвила женщина и вновь затряслась от рыданий. — Врачи, увидев рану, удивились, что еще жив. И-и-и, — завыла в голос она. — С такими ранами не живут…

— И кто его порезал так?

— Не знаю!

— Как не знаете? — повысил слегка голос оперативник. — Как не знаете, если вся квартира и весь коридор в крови?

Тут опер слегка преувеличил. К осмотру квартиры они еще не приступали, беседовали в коридорчике и не могли знать, имеются следы крови в других помещениях или нет. Хотя в коридорчике крови было немало. Ею был пропитан и небольшой коврик, лежавший на полу, и кучи каких-то тряпок, которыми, по-видимому, пытались зажать рану и остановить кровотечение. Но забросить крючок никогда не мешает. Вот он и забросил… На всякий случай.

— Не знаю, — сквозь слезы проговорила женщина.

— Странно, — отреагировал Фролов. — Может, вы не знаете, как вас зовут?

Вопрос был провокационный. Заставлял резче отреагировать на него женщину, а заодно убедиться в ее нормальности. Немало было случаев, когда обрушившееся горе «взламывало» психику человека, и «ехала крыша». Женщина действительно на мгновение притихла, словно анализируя услышанное.

— Говорю, что не знаю, значит, не знаю. Он домой с улицы пришел с перерезанным горлом. А зовут меня Мальвиной. Мальвиной Васильевной, — уточнила она на всякий случай, чтобы сотрудники милиции не подумали, что действительно умом тронулась.

И опять затряслась, мелко-мелко, по-собачьи, с жалобным безысходным воем.

Её ответ и удивил, и ошеломил членов СОГ. Поначалу, когда услышали, что потерпевшего забрала бригада «Скорой помощи», подумали, что рана несерьезная, и, как высказывался отделовский эксперт-криминалист, одним йодом вылечат. Обрадовались. Потом, видя безутешный плач Мальвины и услышав приговор врачей, что с такими ранами не живут, сникли. А тут еще, по-прежнему, одна неизвестность в вопросе: кто порезал?..

— Мальвина Васильевна, мы сочувствуем вашему горю, — вмешалась Подаркова. — Но вы, пожалуйста, соберитесь и ответьте на наши вопросы. Мы постараемся быстро. Но без некоторых уточнений нам этого не сделать. Поймите нас. Пожалуйста.