И обстоятельно поведал об информации, почерпнутой из беседы с сокамерниками. Не забыл упомянуть и об убийстве подружек-студенток неизвестным ментом.

— Про мента, может, не стоит, — неуверенно произнес куратор. — Какая-то чушь…

— Мое дело маленькое, — пожав плечами, не стал оспаривать правоту Сапа, — я сообщил, а там — дело ваше…

— А как ты считаешь, — спросил опер, анализируя полученную информацию, — причастен Крюк к подрезу Смирнова или нет? Только честно, как на духу!

Агентам строго-настрого запрещалось в своих сообщениях что-то домысливать, фантазировать или делать собственные выводы, чтобы не нарушать объективное значение информации, поэтому Сапа всю информацию изложил так, как услышал. Но раз вопрос был задан, то теперь, отвечая на него, он высказывал личную, субъективную точку зрения.

— Не при делах, — уверенно изрек Сапа. — Как мне кажется, не при делах. Но там, кто его знает: чужая голова — потемки… — слегка отошел от прежней категоричности суждения. — Тут за себя порой не уверен, так как можно заверять за другого…

— Да, в этом ты, дружище, прав. Абсолютно прав! — согласился с ним куратор.

— Вообще, прав тот, у кого больше прав, — усмехнулся Аркашка. И добавил: — Ну, что, можно и манатки собирать?

Он посчитал свою работу выполненной. И дальнейшее протирание собственных брюк на казенных нарах за двадцать рублей суточных видел бессмысленным и никчемным делом.

— Нет. Придется с этим подождать, — развеял его ожидания опер. — По подрезу еще люди задержаны, надо будет с ним поработать. Так что, не расслабляйся, а настраивайся на боевой лад. Да помоги своим «подшефным» незаметно, аккуратненько так сознаться, явочку оформить…

— Постараемся, не впервые… — вновь загорелся охотничьим азартом Сапа.

— Вот и я говорю, что ученого учить, только портить! — улыбнулся покровительственно опер.

— А с Крюком что? — насторожился опытный агент, всегда помнящий о недопустимости расшифровки.

Вопрос был не праздный. Куратор обязан был побеспокоиться о безопасности внутрикамерника. Зря что ли им такие легенды придумывались, чтобы и комар носа не подточил?..

— Пока с вещичками переведем в другую камеру, где народу побольше да поразнопестрее, чтобы знакомств и впечатлений побольше да позапутаннее было, — усмехнулся опер. — А потом, что следователь решит. Лады?

— Лады. Вызывай вертухая. Пора в камеру.

Опер стал звонить дежурному наряду, а Сапа закурил очередную сигарету.

Вскоре гулкие коридоры ИВС огласились хриплым с откровенной гнусавинкой голосом:

«По тундре, по широкой дороге…»

Воспользовавшись свободной минуткой, Паромов стал подшивать к уголовному делу собранные за первую половину дня документы: протоколы задержания подозреваемых, протоколы допросов, копии постановлений, уведомлений, запросов. Дело пухло на глазах. Еще вчера была тонюсенькая папочка из десятка листочков, а теперь уже просматривались контуры дела.

Будучи участковым Паромов привык как к аккуратному оформлению документов, так и к аккуратному делопроизводству и не любил, чтобы были разбросаны, не подшиты. А когда стал следователем, то по несколько раз на день мог перешивать дело, чтобы, не дай Бог, какой-нибудь документ случайно не затерялся. Даже пословицу: «Семь раз отмерь — один раз отрежь» он переделал по-своему: «Семь раз подшей, чтобы потом ни разу не дергаться!»

Вот за этим занятием и застал его старший оперуполномоченный Аверин, возвратившийся из ИВС.

— И охота тебе то и дело подшивать белыми нитками дело, — скаламбурил он.

— Охота — пуще неволи, — отозвался Паромов, снимая с нитки «цыганскую» иголку и стягивая и завязывая концы капроновой нитки. — Лучше я буду сто раз подшивать чужое, чем кто хоть раз мое. Что, не раскололся Крюк? — перевел он разговор в нужной русло.

— Нет, не раскололся. На прежних показаниях стоит. Правда, про каких-то ребят стал говорить, которых он будто бы видел в ту ночь возле Смирновского гаража. Может, придумал, а, может, и действительно вспомнил. Но по описанию смахивают на наших Злобина и Апыхтина.

— А что по низу? — поинтересовался следователь, пряча подшитое дело в сейф, стоявший справа от него — только руку протянуть.

— Да то же самое. По-видимому, Крюк все же не при делах… — нескрываемое разочарование слышалось в голосе оперативника.

— А я что вам говорил? — не без некоторого ехидства подколол старший следователь своего коллегу. — Но вам, операм, все заговоры да интриги везде чудятся… Сами себе уже не доверяете!

— Ну, ты и скажешь! Лучше ответь, что с Крюком будем делать?

— А что делать? Освободим, принесем официальные извинения за беспокойство, да в дознание и передадим. Ведь хулиганство имело место. И никуда он от хулиганства не денется. Еще вам спасибо скажет, что разобрались в его деле как следует и поступили с ним по закону.

— Ты и скажешь — благодарить! Да он жалобу скорее накатает на нас, — не согласился со следователем оперативник.

— Не думаю. Впрочем, хватит о Крюке. Надо думать о Злобине и его сотоварищах.

— Почему о сотоварищах? — хитровато-непонимающе прижмурил один глаз старший опер. — О сотоварище… Об Апыхтине…

— Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что кроме этих ребят был еще кто-то. Возможно, он в деле прямо и не участвовал, не бил и не резал потерпевшего, но постоянно незримо там присутствовал. И знаешь, как бы этим третьим не был сосед потерпевших Нехороших Олег… Как бы не он был там подстрекателем и наводчиком… — пояснил Паромов.

— В наше время ничего исключать нельзя, — как бы соглашаясь с доводами следователя, высказался опер, убрав хитровато-непонимающий прищур. — Тут столько случаев, когда сын убивает отца, а дочь — мать родную! Что тут говорить о чужих людях, о соседях, когда родная кровь не является преградой для негодяев!

— Вот я и думаю: пока суть да дело, пока мы будем возиться с подозреваемыми, не занялся бы кто-нибудь из твоих подчиненных плотненько Олегом? — взглянул вопрошающе следователь на собеседника.

Тот согласно кивнул.

— Тем паче, что у него от родителей остался гаражик… — продолжил Паромов развивать мысль. — И не стоит ли в том гаражике похищенная у Смирновых «девяточка»? Или ты уже сам все это без подсказки следователя проделал? Тогда поделись результатами. Хотя, какие тут результаты, если все твои хлопцы на Крюке повисли, — скаламбурил старший следователь, знавший что на зоне Аверина осталось только два оперативника: сам Аверин, да Студеникин.

— Собирался, да все руки не доходят, — не ударил лицом в грязь Аверин.

Поди узнай: собирался он или не собирался…

— Вот сегодня и выкрой пару часиков, — посоветовал без особого энтузиазма Паромов, так как понимал, что вряд ли сегодня опера что-либо смогут сделать в этом плане.

— Да я бы рад, но надо опять в ИВС… поработать с нашими подозреваемыми. Всей зоной едем, чтобы своеобразный конвейер устроить.

— Ну что ж, раз надо, значит надо. Тогда уж, по случаю, захватите постановление об освобождении Крючкова из ИВС и повестку ему, о явке завтра к … допустим, к 10 часам в отдел. Думаю, что я к этому времени успею отксерокопировать необходимые материалы и вместе с ним передать их в отделение дознания. Сделаем подарок Александру Васильевичу Винокурову. Пусть себе палочку поставит!

— Какой подарочек, — засмеялся старший опер, — от такого подарочка он плеваться будет. Не любит Васильевич со шпаной возиться.

— Ничего, полюбит. Ему, считай, готовое дело передается. Только собрать характеризующие документы да обвинение предъявить!.. Мне бы такие дела расследовать, когда все готово…

— Постановление давай, но с освобождением спешить не будем. У него срок завтра истекает?

— Да, завтра утром, — уточнил следователь.

— Вот завтра утром и доставим его без лишних заморочек в отдел. Чтобы никому никакой головной боли…

— Ну, что ж, резонно, — согласился следователь. — А то вдруг Крюку вздумается в бега удариться — и гоняйся тогда за ним!