— Это где ты старуху увидел? — осклабился Фролов, раскрыв свой беззубый рот, в котором только клыки сиротливо торчали. — Это что ль Мариночка наша старуха? Да ее хоть сейчас замуж выдавай! Верно, Марина Юрьевна?

— Мне и одного мужа сверхдостаточно, — невесело отшутилась Подаркова. — И так еле успеваю кормить и одевать. Все вы, мужики, такие. Герои за дамскими спинами. Так что более одного мне не потянуть!

— Я другое в виду имел, — запоздало стал оправдываться Клыков, — что и с опытными людьми бывают конфузы… Всякие заморочки…

— Да ладно вам, — вмешался криминалист. — Может, там и ничего серьезного нет. Ну, подрались между собой жена с мужем. Тот ее матом, а она его — ухватом. Врачи приедут, йодом царапины смажут — и на этом все разборки заканчиваются. Сколько раз такое бывало.

Но слова криминалиста никого не успокоили. Хоть и шутили, но внутреннее напряжение уже не спадало. Оттого, может, и шутили, чтобы спокойными казаться.

Со стороны это могло выглядеть, да и выглядело, чего наводить тень на белый день, проявление цинизма по отношению к чьим-то болям и страданиям, несерьезным отношением к работе. Но это со стороны. Никакого умысла на цинизм и в мыслях у сотрудников милиции не было. Просто готовились к неприятностям. Подготавливали свою психику.

— Ну что, готова? — спросил Подаркову Кулинич больше для того, чтобы пресечь пустую болтовню.

— Готова.

— Товарищ майор, — хихикнул дурашливо опер, которого медом не корми, а дай позубоскалить, — нашли у кого о готовности спрашивать, у женщины. Да все женщины всегда готовы. Это у мужчин могут быть проблемы, а у женщин никогда. Всегда полная готовность. Как в ракетных войсках стратегического назначения…

Фролов в милицию пришел из вооруженных сил, где и огрубел, и анекдотов нахватался, как собака блох, и не забывал этот факт подчеркнуть.

Хихикнули мужчины. Не удержалась от улыбки и Подаркова.

— Они даже анекдот о готовности придумали, — продолжил, как ни в чем не бывало, Фролов.

— Какой? — немедленно подхватил участковый.

— Да такой, что женщина, если ей и сто лет будет, за себя полежать всегда сможет, но готов ли за себя постоять в таком возрасте мужчина — вот вопрос.

— Хи-хи-хи, ха-ха-ха!

— Фролов, закрой-ка свой громкоговоритель. Не к добру, смотрю, раздухарился. Как бы плакать при смене дежурства не пришлось… — попытался одернуть опера дежурный, чтобы быстрее выпроводить на место происшествия.

Кулинич и сам любил анекдоты, причем, не только слушать, но и рассказывать. Но в данных обстоятельствах было не до анекдотов.

— Да ладно, Александр Иванович, разберемся, — посерьезнел оперуполномоченный. — Чай, не пальцем деланы, и головы не только для ношения фуражек годны…

— Тогда отправляйтесь, нечего время тянуть… Да не забудьте мне отзвониться, когда разберетесь, — на всякий случай напомнил Кулинич. — Сами знаете, сейчас начнут из УВД города и области спрашивать: что, да как? Не отмолчишься и пустыми фразами не отделаешься.

В словах оперативного дежурного был резон, но все дружно промолчали, словно и не слышали слов Кулинича. То ли молча соглашались, то ли близко к сердцу не принимали.

— Фролов, это возлагается на тебя. Слышишь? — видя такую реакцию членов СОГ, уточнил Кулинич.

Знал, знал опытный, не раз ученый дежурный, что если кому конкретно не поручишь, то и спрашивать будет не с кого. В соответствии с русской пословицей: «У семи нянек ребенок без догляду».

— Так точно, товарищ майор! Слышу. — Дурашливо вскинул руку к голове и выпятил огромную грудь старший оперуполномоченный. — Как только, так сразу!

— Давай без дурости, — оставался по-прежнему серьезен Кулинич. — Хватит дурака ломать! Отзвонись, как разберетесь. Понятно?

— Понятно, — уже без какого-либо скоморошества отозвался Фролов. — Чего уж не понять-то…

Члены СОГ потянулись на выход, а оперативный дежурный, закрыв за ними дверь на задвижку, пошел будить своего помощника.

Если не спать, то уж всем не спать!

Крючков Дмитрий Афанасьевич, 1959 года рождения, уроженец и житель города Курска, как значилось в милицейских учетах спецконтингента, он же Крюк, за свои тридцать лет уже трижды успел поспорить с законом. И трижды, не приняв урок впрок, этот спор проиграл.

Первый раз он был осужден Промышленным нарсудом, а точнее, судьей Промышленного суда Бессоновой Еленой Александровной, за злостное хулиганство, будучи еще несовершеннолетним. На пару со своим другом избили и порезали перочинным ножом одноклассника. Отделался легким испугом и условным наказанием.

Учла Елена Александровна и молодость подсудимого, и его вроде бы чистосердечное раскаяние, и ходатайство школьного коллектива о взятии на поруки отбившейся от стада овцы. Если бы это был взрослый, то получил бы на «полную катушку». Не жаловала судья Бессонова хулиганов и грабителей. Не жаловала. Но к малолетним преступникам проявляла снисхождение. И как женщина, и как мать, и как судья. Все надеялась, что образумится молодой человек, что встанет на путь исправления. Так зачем же ему сразу ломать жизнь и судьбу.

И, действительно, многие, оставаясь на свободе, и исправлялись, и вставали на честный путь. Только не Крюк. Этот, как огромная пчела из поучительной притчи, пищал, но лез в леток криминала.

Второй раз, но теперь уже совершеннолетним, «залетел» он крепко. Опять же на хулиганстве. И условным наказанием отделаться не удалось. Опять судила Бессонова. Но уже без какого-либо снисхождения.

Отмеренные судом три с половиной года отбыл полностью — с амнистией не подфартило и с УДО не повезло. На свободу вышел не с чистой совестью, как гласил большой красный плакат над воротами колонии, а такой же безнравственный, каким и был. Зато весь разрисованный татуировками и на «понтах». А главное, с административным надзором.

В третий раз присел на нары, конечно же, за надзор. По статье 198 со значком 2 УК РСФСР. Не на много, всего лишь на годик. Но времени хватило кое-что добавить к прежним татуировкам и познакомиться с болезнью под названием туберкулез. Что, впрочем, никак не мешало ему после освобождения лечиться исключительно спиртными напитками, в основном домашнего изготовления, попросту, самогоном.

Но тут нагрянула перестройка, а затем и вообще пришла демократия с рыночной экономикой. Наступило время всеобщего воровства и растащиловки. Словно рыба в воде, почувствовал Крюк себя в этой стихии. Под шумок выхлопотал свидетельство ЧП на занятие торговлишкой — и вот уже из бывшего зэка появился бизнесмен средней руки.

Где воровством, где мелким рэкетом, где махинациями с самопальной водкой, Крюк скопил небольшой капиталец, хвативший на приобретение гаража и подержанной иномарки. Дотянуться до «нового русского» духу не хватило, но малиновый пиджак имел. А как же без пиджака-то — братва не поймет…

На пике своей бизнесдеятельности даже жениться успел. Совсем респектабельным стал. Не каждый мог его по старой памяти Крюком назвать. По имени-отчеству величали. Дмитрием Афанасьевичем!

Но черную натуру малиновым пиджаком не переделаешь. Как не прикрывай ее малиновым нарядом, она все равно на волю вырвется. Вот и с Крюком то же вышло. Запил великий бизнесмен. Сбежала жена к его же другу по бизнесу, но пока что не пьющему. Прогорела торговлишка. Отобрали палатки более удачливые партнеры. И пришлось Крюку устраиваться сторожем на оптовую базу, что за Мясокомбинатом, на улице Строительной располагается. Там, где конечная остановка троллейбуса маршрута номер шесть. Туда, где он раньше, в бытность бизнесменом, товар получал.

10 марта Крюк на работу не пошел. Он круто отпраздновал женский праздник, потом перебрал с похмельем девятого, и десятого ему было не до работы. Голова раскалывалась, как перезрелая тыква, хоть медными обручами ее окольцовывай.

Встав и кое-как умывшись (о том, чтобы побриться, даже на ум придти не могло), он медленно оделся и побрел на улицу, до первой продовольственной палатки. Там же, за палаткой, слегка «полечил» себя бутылкой импортного пива. Немного повеселел. Голова не проходила, но в ней уже не так стучало и било по вискам невидимыми молоточками.