— Но мы же об этом не просили, — взъерепенился Лунев.

— Но вы вопрос задали, не спросив у меня, как у следователя, разрешения его задать? — в пику адвокату ответил Паромов. — Причем, в то время, когда допрос еще не был окончен.

— Ладно, — сдался Лунев, — давай расписываться и на этом сегодня допрос будем считать оконченным.

— Не возражаю. Ставьте свои автографы, — возвратил Паромов протокол подозреваемому и его защитнику.

Оба подписали.

Лунев ушел, а Злобина увел вниз помощник дежурного.

Можно было немного передохнуть. Точнее перекурить в спокойной обстановке.

Скомкав о край стеклянной пепельницы, доверху забитой окурками, очередной «бычок», то есть, не до конца скуренный окурок, Паромов стал готовить письменные уведомления прокурору округа и родственникам подозреваемых о их задержании. Впрочем, у Злобина родственников не было, и лишнее уведомление настукивать двумя пальцами на портативной машинке не пришлось.

Как не поспешал Паромов, но время неумолимо двигалось вперед. Подаренные ему руководством шестого отдела милиции наручные часы, с изображением двуглавого орла — герба России на черном циферблате, показывали 14 часов с копейками.

«Опять остался без обеда, — подумал Паромов, вынимая из каретки печатной машинки очередное напечатанное уведомление. — В который раз… И еще надо требование об раздельной рассадки подозреваемых в ИВС направить, чтобы там сдуру их в одну камеру не поместили… чуть не забыл! Когда тут уж о еде вспоминать, если думки все о работе и о работе».

Так уж сложилось, что работа следователей считалась привилегированной, и те, кто не соприкасался напрямую с ней, откровенно завидовали следователям. В том числе и тому, что их меньше привлекали к другим видам служебной деятельности, например: к охране общественного порядка, к патрулированию улиц. Кроме того, следователи обладали, как казалось многим сослуживцам, процессуальной независимостью.

На самом деле это было не всегда так. Процессуальная независимость следователя была ограничена не только прокурором, как это вытекало из УПК и Закона о прокуратуре, но и еще десятком, если не больше, обстоятельств и нюансов милицейской действительности. Да, цвет просветов на погонах, цвет околыша на форменной фуражке, цвет лампас на брюках, узкой канвы, был изменен с алого — скажем так — на васильковый, так как слово «голубой» следователи не долюбливали, ибо оно вызывало двусмысленные ассоциации. Во всем остальном все осталось без изменений. Так что над следователем как было десятка полтора разных начальников как с красными, так и с васильковыми погонами, так и осталось.

Конечно, следователей старались не ставить в ночные рейды, в дневные патрули, не привлекали к охране порядка на незначительные мероприятия местного значения, но они, как и остальные сотрудники во время бесконечных операций «Вихрь — Антитеррор» находились на рабочем месте до 22 часов. Впрочем, и без этих операций ежедневно приходилось оставаться на работе до 20 часов, как минимум. И выходные дни прихватывали, и без обедов оставались довольно часто.

Нагрузка по уголовным делам, когда в производстве каждого следователя одновременно находилось до двух десятков дел, расслабляться не позволяла. А кроме немыслимой нагрузки, не влезающей ни в какие ворота, была еще огромная персональная ответственность. Если другие милицейские подразделения подразумевали коллективную работу, а, значит, и коллективную ответственность, то следственная работа была индивидуальной, штучной, персональной. И следователю приходилось отдуваться всегда одному и на всех уровнях. Прятаться было не за кого.

Так что зря коллеги им завидовали.

Паромов, конечно, не был «суперследователем», звезд с неба не рвал, но к работе относился со всей ответственностью. За годы работы в милиции чуть ли не на генетическом уровне выработалось правило, что работа — это основное, а все остальное — это остальное и не существенное. Паромов, хоть и жил в новой стране, при новом общественном строе, в новом социуме, где «я и мое» были на первом месте, но оставался со старым мышлением и отношением к работе.

Перекурив в очередной раз, старший следователь вновь принялся ожесточенно стучать на машинке, подготавливая необходимые постановления, справки, запросы, требования.

«Повезут подозреваемых в ИВС, — размышлял он, — заодно и запросы в диспансеры забросят, и требования о судимости в ИЦ оставят. Надо только их попросить, чтобы перед исполнителями походатайствовали о срочном исполнении».

Изучение личности подозреваемых, обвиняемых входило в обязанности следователя, и справки из наркологического, психоневрологического диспансера, сведения о судимостях являлись одним из видов, характеризующих личность, и были необходимы, как и характеристики с места жительства и работы. В стране возродилась безработица, но характеристики с работы требовались, так как по-прежнему человека судили не за совершенное им деяние, а за то, какой личностью совершено это деяние. Положительной или отрицательной.

Можно подумать, что это обстоятельство очень интересовало потерпевших, которые одинаково страдали как от негодяя с положительной характеристикой, так и от негодяя с отрицательной характеристикой. Впрочем, как показывала практика, отрицательных характеристик уже не было. Даже в отношении лиц, по пять раз побывавших в местах не столь отдаленных, не занятых общественно-полезным трудом, злоупотребляющих алкоголем, характеристики писались если не положительные, то уж нейтральные — факт!

Забежал на секунду Студеникин. Оставил на столе заполненные постановления и протоколы освидетельствования подозреваемого Злобина, бумажные конвертики с пробами обнаруженного на одежде и на обуви вещества.

Пояснил на бегу:

— Отправляем…

— Обоих?

— Обоих.

— Хорошо.

Опер убежал.

Паромов автоматически взглянул на часы. Было далеко за пятнадцать.

«Сегодня в ИВС, по-видимому, работать не придется, — подумал он. — Оперативники не успеют довести Апыхтина и Злобина до необходимой кондиции, когда те, осознав бедственность своего положения, сами потребуют встречи со следователем. А Крюка надо освобождать… — переключились мысли на новый объект. — Освобождать, выделять материалы и направлять в отделение дознания. Легко сказать — выделять, если кучу копий необходимо снять с протоколов допроса свидетелей, а копировального аппарата в отделе нет. Точнее, он имеется, но не работает».

Старенький, давно изношенный «Ксерокс», на который уже не только запчасти, но и расходные материалы не выпускались, стоял в качестве архаического экспоната в 33 кабинете.

«Опять придется ехать в городской следственный отдел и просить начальника СО Озерова Юрия Владимировича дать разрешение на использование их копировальной техники. Вот даем: космические корабли запускаем, а простейшими компьютерами, копировальными аппаратами, даже печатными машинками милицию снабдить не могут. По-видимому, милиция, как была не нужна социалистическому государству, так и продолжает быть пасынком и у демократического. Вот и приходится свою собственную машинку из дома на работу приносить. — Паромов машинально погладил пластиковый корпус своей портативной машинки, изготовленной еще по ГДРовской технологии. ГДР, то есть, Германской Демократической Республики, давно уже не было на политической карте мира, а машинка работала. — Выручай, старушка!»

И «старушка» выручала.

Аркашка Сапин, по кличке «Сапа» был секретным сотрудником уголовного розыска и давно состоял на связи у Алелина. Алелин переходил из службы в службу, из рядовых работников — в начальники, из одного отдела в другой. У него увеличивалось количество маленьких звездочек на погонах, потом появилась одна крупная звезда на двухпросветном погоне, а затем — и две крупные звезды.

У Аркашки никаких звезд отродясь не было. Он даже в армии не служил. Когда его сверстники, в том числе и Алелин, пошли в Советскую армию, Аркашка уже спал на нарах рядом с парашей — результат неудачного «гоп-стопа». И ничего у него расти не могло, конечно, если не считать число ходок к «хозяину» и количества лет, проведенных за колючей проволокой, на «киче». У него даже оплата его секретного труда почти не менялась, как была чисто символической и мизерной, так таковой и оставалась. Но после того, как их связала оперативная работа, он, словно нитка за иголкой, повсюду следовал за своим куратором.