День клонился к вечеру, истекало время, данное мне Орденом на завершение моих дел в городе, рано утром надо было отбыть в замок. Я и сам хотел поскорее увидеть мою Любовь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Сердце было не на месте. Однако был еще один человек, с которым мне непременно следовало повидаться. Луиджиа.
Девушка вернулась в школу госпожи Рафаэль. Вечером к воспитанницам посетителей не пускали, но для меня сделали исключение, ведь я пожертвовал этому заведению щедрую сумму и оплатил обучение Лу.
Город вернулся к прежней жизни, легкомысленно забыв о страшных событиях. Мы чинно прогулялись по многолюдной Стеклянной галерее, а потом зашли в «Золотую розу», чтобы поужинать. Когда нам подали яичницу, девушка сделалась вдруг задумчивой и грустной.
— Лу, завтра утром я уезжаю в замок, — сообщил я. — Мы больше не увидимся.
Она вздохнула и подняла на меня взгляд. Девушка заметно похорошела, изуродованная половина ее лица была искусно прикрыта шелковой маской телесного цвета с серебряной вышивкой, из-за чего казалась диковинной татуировкой. Губы и глаза были подведены, длинные волосы уложены на голове в косу-корону. Лу привлекала к себе взгляды посетителей, однако это был скорее интерес к таинственной незнакомке с изящной фигуркой и гордой осанкой, чем болезненное любопытство к уродству.
— Я так странно себя чувствую, — сказала она. — Вчера в школу приезжал… император. Смотрел репетицию. А потом… меня пригласили во дворец. На ужин.
Она густо покраснела и опустила взгляд, ковыряясь в тарелке. Я молчал.
— И я поехала. Я была с ним, понимаете? И мне было так хорошо… я так преступна счастлива… — ее словно прорвало, она говорила, захлебываясь словами. — Получается, вот так я отплатила госпоже за то, что она спасла меня от смерти! Убрала с пути соперницу! Чтобы согрешить с ее женихом! Я плохая!.. Но я люблю его!.. Грешу! Обманываю! Тень обманываю, императора обманываю! Всех кругом!..
— Нет, Лу, — запротестовал я. — Вы не плохая, и никого вы не обманываете. Забудьте о Хриз. Ее нет. Вы вообще здесь ни при чем. Это все я. Вся ответственность на мне. Вас там не было. Вы остались во дворце, избитая жестокой вояжной. Помните только это, кто бы и что вас ни спрашивал. Ясно? Кроме того, теперь император спасен от ужасной участи…
— Он ведь все равно никогда на мне не женится… — едва слышно прошептала Лу. — А я не смогу без него… Что мне делать? Как с этим жить, с этой грешной любовью?
— Послушайте меня, Луиджиа, — я перегнулся через столик и взял ее за руку. — Любовь не может быть грехом. Это одна из добродетелей, неужели вы забыли?
— Но это ведь неправильно… То, что я делаю. Что уступаю императору.
— Ну… — протянул я. — Все дело в нашем внутреннем убеждении. Если вы считаете, что поступаете неправильно, то… Искупите свои грехи.
Она уставилась на меня расширившимися глазами, потемневшими от навернувшихся слез.
— Как искупить? Уйти в монастырь? Я думала об этом…
— Нет, ну что вы… — покачал я головой и подал ей платок. — Вытрите слезы. Служить Единому можно и вне монастырских стен. Надо просто делать то, что лучше всего получается. То, что несет людям красоту и дарит счастье. Ваш танец. Я помню, как вы танцевали на сцене Императорского театра. Пихлер умерла ради танца, растворилась в вечности, но и вы претерпели мучения… Несмотря на страшную боль в порезанных ступнях, вы блестяще закончили свою партию, Лу… Ваш танец сделал людей чище, открыл их души для Единого, понимаете? Это ли не высшая ценность служения Ему?
От ее грустной улыбки у меня защемило сердце.
— Вы сейчас говорите также, как и она… Только Ее светлость была более… более…
— Циничной? — подсказал я, улыбаясь в ответ.
— Да. Я ведь не о служении танцу или Единому тогда думала… Я хотела восхищения, особенно в глазах Джеймса Рыбальски… Он так мною гордился, так любил, как родной отец никогда не… Я хотела, чтобы весь мир оказался у моих ног, чтобы на меня смотрели с обожанием, а не с ужасом, чтобы рукоплескали и дарили цветы, чтобы купаться в любви…
Моя улыбка стала еще шире.
— И что в этом такого?
— Ну это же неправильно…
— Знаете, общение с вояжной заставило меня задуматься над тем, важно ли то, с какими намерениями делается добро или зло. И я пришел к выводу, что нет. Величайшее зло может быть сотворено из самых лучших побуждений, а добро сделано случайно, руководствуясь корыстными или низменными мотивами. Но от этого оно не перестает быть добром, понимаете, Лу? Поэтому танцуйте и дарите свет людям. Искусство очищает. Не только вас, но и тех, кто любуется вашим танцем. Даже самый закостенелый грешник не останется равнодушным к красоте танца, что-то дрогнет в его душе и однажды… кто знает, может однажды он обратится к Единому…
— А как же… император?
— А что император? Это ваша первая любовь, Лу. Она пройдет.
— Нет! Я всегда буду его любить! Он так на меня смотрит, с таким обожанием и нежностью, и как я танцую, и как… — она осеклась и еще гуще покраснела.
— Но он на вас никогда не женится, — остудил я ее пыл. — Вы сами это прекрасно понимаете. У него есть долг перед империей, и его женой станет какая-нибудь княжна… или вояжна… или даже гаяшимская принцесса… Я только надеюсь, что он не забудет свое обещание позаботиться о вас. Лу, вы обязательно будете блистать на сцене, у вас будет море поклонников, и среди них… Я просто уверен в этом, среди них будет и тот, кто посмотрит на вас с таким же обожанием и нежностью, и с кем вы найдете семейное счастье. Просто верьте в свою удачу.
Когда экипаж довез нас до ворот школы госпожи Рафаэль, уже смеркалось, на улице зажглись фонари. Лу немного помедлила у входа, а потом обернулась ко мне:
— Господин Тиффано, спасибо вам за все… — она явно колебалась, желая еще что-то сказать.
— Прощайте, Лу.
— Погодите… Я не знаю… Это такая глупость, наверное, не стоит вам и говорить.
— Что? — насторожился я. — Вам кто-то задавал странные вопросы? Что-то подозревал?
— Нет, это другое. Сон. Недавно приснился, — она заторопилась. — Будто я вновь в Соляном замке, иду в Белый сад… Темно так, как будто гроза собирается. И ветер сильный. Я подхожу к обрыву, и у меня за спиной вырастают крылья… Они прозрачные, стеклянные или хрустальные… или… не знаю… И тут ветер меня подхватывает, и я лечу… Парю над пропастью… Но тут дождь… Мои крылья тают… и я падаю вниз, все падаю и падаю, падаю, падаю…
— Тише, тише… — обнял я ее, а она продолжала твердить мне в плечо одно и то же слово. — Лу, это просто сон. Забудьте.
— Нет, — со странной убежденностью возразила она. — Это произойдет. Она потеряет крылья и упадет.
Всю ночь я прокрутился без сна. Слова Лу не давали мне покоя. А если Хриз-Любовь соорудила веревочную лестницу и попыталась спуститься по отвесной скале? Или наоборот взобраться на верхние этажи замка? И сорвалась? Я зажмуривался и переворачивался на другой бок, отгоняя страшные видения, но они не уходили. С этой дуры ж станется! Упрямая, как осел! Под утро мне удалось задремать, но лучше бы я и вовсе не спал. Проснулся от собственного крика и ощущения чего-то непоправимого, с колотящимся сердцем и в поту. Сна не помнил.
Экипаж уже ждал. Хмурый отец Валуа напутствовал меня словами:
— Что-то ты подозрительно спокоен, брат Кысей.
— А чего мне волноваться? Я знаю, что Антон не Шестой, но если вам охота гоняться за призраками, воля ваша…
— И поэтому подговорил Милагрос сказать нам неправду?
Я постарался как можно натуральней изобразить досаду на лице.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Понимаешь, все ты прекрасно понимаешь. Запомни, Орден Пяти еще никому не удалось обмануть. Сиди в своем замке и не высовывайся, иначе отправишься на Янтарный остров, отшельником!
Я низко опустил голову, скрывая улыбку.
