Через несколько дней Восточного похода противник обратил внимание еще на одну деталь, с которой не сталкивался в войне на Западе. Вместе с отходившими на восток военнослужащими РККА, одетыми в положенную форму, шествовало большое количество мужчин явно призывного возраста, но в гражданской одежде. У немцев родилось подозрение, что перед ними переодевшиеся красноармейцы, командиры и политработники.
Чтобы в массе гражданских лиц выявить действительных военнослужащих Красной Армии, немцы предлагали обращать внимание на следующие признаки: соответствующий возраст, отсутствие документов, коротко остриженные волосы, сапоги и на факт, что они не жители данной местности. Не менее существенным признаком оставалось подозрение со стороны немецкого солдата или офицера, что данный человек может оказаться военнослужащим, стремящимся избежать попадания в плен [175, Fr. 720].
К сожалению, подозрения подтвердились. В самом деле, чуть ли не с первых дней войны командиры и политработники стали снимать с себя знаки различия, некоторые уничтожали или закапывали в землю документы, в т. ч. партийные билеты, и переодевались в форму рядового состава или в гражданскую одежду.
Таким образом они сливались с общей массой отступавших на восток красноармейцев и беженцев. В случае своей гибели они превращались в неизвестных героев, павших на поле битвы, и уже никто не имел возможности установить их личность. Это одна из причин того, почему у нас так много старших и даже высших командиров и комиссаров по-прежнему числятся в категории «пропавшие без вести». Иногда, очень редко, немцам удавалось обнаружить спрятанные личные документы. Так случилось, например, с удостоверением личности полковника В. И. Банных, обнаруженным солдатами 3-й танковой дивизии в лесу южнее г. Лохвица. Благодаря этой короткой записи в немецком документе мы имеем возможность проследить судьбу этого командира Юго-Западного фронта, пропавшего без вести в сентябре 1941 года.
Немцев такое поведение советских командиров очень удивляло. По их представлениям солдат, а тем более командир, не может вести себя подобным образом, поэтому они старались найти ему логическое объяснение.
По одной из версий, подсказанной, видимо, кем-то из военнопленных, накануне войны в Красную Армию поступили новые знаки различия, но не все командиры успели их получить. Поэтому многие успели снять старые, но остались без новых и вступили в бой без знаков различия [219, Fr. 191]. В иных случаях пленные ссылались на какой-то особый приказ, в соответствии с которым в случае окружения знаки различия разрешалось снимать [120, Fr. 102].
Сами командиры и политработники объясняли свои действия страхом перед неизбежными пытками и расстрелом в плену. Именно это заставляло их выдавать себя за рядовых красноармейцев. Однако, как выяснилось, существовал еще и страх перед бывшими собственными подчиненными. Работники отдела Ic 9-й полевой армии в начале августа 1941 г. зафиксировали обращения командного состава РККА с просьбой не направлять их после допроса в общий лагерь с красноармейцами, т. к. «они опасаются, что ночью будут убиты русскими рядовыми» [98, Fr. 870].
В этой связи отдел Iс 52-й пехотной дивизии докладывал, что по наблюдениям охраны вблизи от лагерей военнопленных находят много шинелей, который ранее принадлежали комиссарам и командирам. Следовательно, последние находятся среди рядовых пленных, скрывая свои звания и должности. Комиссары стараются укрыться среди военнослужащих чужих полков. По предположениям немцев, это происходит вследствие того, что в ходе боев комиссары убили много красноармейцев, видимо, не желавших воевать. Те, в свою очередь, затаили на комиссаров злобу и готовы их выдать. Поэтому, считали немецкие офицеры, необходимо разбить военнопленных по своим полкам и таким способом выявить всех укрывавшихся в общей массе комиссаров [35, Fr. 721, 731; 103, Fr. 573].
Не стоит забывать, что в начале войны приходилось отступать по недавно вошедшим в состав СССР Западной Белоруссии, Западной Украины и Прибалтике. Население этих областей нередко относилось враждебно к бойцам Красной Армии, а к командирам и политработникам и подавно. Эти обстоятельства также заставляли последних одеваться рядовыми или гражданскими.
Некоторые командиры и политработники отрицали свою причастность к переодеванию, перекладывая ответственность на неизвестных «доброжелателей». Так, бригадный комиссар И. П. Куликов и генерал П. В. Сысоев, получив в бою контузию и оказавшись на некоторое время в бессознательном состоянии, очнувшись, вдруг обнаружили себя одетыми в красноармейскую форму. Подумав, они приходили к выводу, что это сделали неизвестные советские бойцы, чтобы скрыть от немцев их звание.
Свое объяснение многочисленным подобным фактам дал Е. А. Долматовский, начавший войну на Юго-Западном фронте в качестве корреспондента, сам попавший в плен и бежавший оттуда в августе 1941 г. «Старались затеряться и скрыться в толпе командиры высокого ранга, с презрением отвергая преимущества, которые им сулили палачи. Не трусость руководила их поступками: они не желали доставлять радость врагу – еще один командир полка или дивизии схвачен. Это было еще и формой подготовки к побегу, а побег командиру куда трудней осуществить, чем рядовому. Скрывались комиссары и политруки, чтоб не отдать свои жизни так дешево и сразу» [319, с. 213]. Что ж, и такое также имело место.
Однако не все отказывались от преимуществ, предоставляемым им званием или должностью. Так, начальник артиллерии 139-й дивизии полковник А. П. Трофимов попал в плен в красноармейском обмундировании при прорыве 8 августа 1941 года. Некоторое время он находился у Уманском лагере, на тех же правах, что и его рядовые бойцы, т. е. голодал. Однажды с ним повстречался бывший помощник начальника политотдела по комсомолу М. А. Патронников, который так запомнил полковника: «он был худой, обросший, лицо заострилось, нос стал длинный, глаза воспалены, под глазами большие черные круги. На нем была солдатская грязная шинель, побелевшие от росы сапоги. Внешне он больше походил на ездового, чем на полковника. Увидев меня, он сказал: “Все. Больше так не могу. Пойду и скажу, что я полковник. Есть же где-то в лагере отдельное место для комсостава? Говорят, и баланду там дают. Вам тоже следовало бы пойти в офицерский лагерь, иначе дойдете”. Я ответил полковнику, что мне с ним не по пути» [296, Л. 160]. Полковник А. П. Трофимов благополучно пережил плен и после войны вернулся на Родину.
То, как следовало бы относиться к переодеванию командиров в форму рядовых продемонстрировали авторы книги о генерале Г. И. Тхоре, вложив эти слова в уста своего главного героя. Тот, якобы, ответил на подобное предложение капитана Н. В. Чернова следующим образом:
« – А вы можете переодеться в генеральскую форму, – спросил Чернова Тхор. И, не получив ответа, строго сказал: – Военнослужащий Красной Армии обязан носить положенную ему форму и в соответствии с его званием в любой обстановке» [342, с. 110]. Хорошие, правильные слова, жаль только, что сам генерал им не последовал. По немецким сведениям, Г. И. Тхор был взят в плен как раз в гражданской одежде. Из сказанного можно сделать вывод, что переодевание со стороны многих командиров и красноармейцев было не только отражением степени их деморализации, но и попыткой таким способом избежать пленения, перейти линию фронта и продолжить борьбу.
Немцы обратили внимание еще не одну особенность поведения комначсостава РККА в начале войны – на имевшие место случаи, когда старшие и высшие командиры бросали своих подчиненных на произвол судьбы, стараясь спасти в первую очередь самих себя. Уже 1 июля разведывательный отдел 2-й танковой армии противника зафиксировал в отчете, что «повсюду пленные дают показания, что их офицеры их бросают (verlassen), в особенности высший командный состав. Они собираются позади отдельных или маленьких групп танков и пытаются прорваться вместе с ними на восток» [180, Fr. 104].
Исследователи, занимавшиеся изучением личности и деятельности генерала А. А. Власова, обратили внимание, что из обоих окружений – Киевского и Волховского, – он выходил в сопровождении женщин. Этому факту попытались придать какую-то особенную, негативно характеризующую командарма окраску.
