В группе самого полковника Т. Г. Смолина сначала находилось около десятка человек, вскоре осталось только четверо. Во время одной из ночевок их обнаружили немцы. Полковник вспоминал: «Под утро, еще спали в лесу, сквозь сон слышу – автоматная очередь совсем близко. Поднял голову – немцы! Со мной лежал инструктор политотдела полка, вот забыл его фамилию, он успел застрелиться, я смотрю: батюшки мои, в голове дырка и мозг течет… Я застрелится не успел, автоматчики вот уже рядом» [371, с. 96–97]. Случилось все 22 августа 1941 года.

Слова полковника выглядят как неумелое оправдание. Как будто если не успел застрелиться, то ничего иного, кроме сдачи, уже не остается. А ведь можно было попытаться отстреливаться, бежать, сопротивляться, как поступил, например, полковник П. П. Опякин. Да, любой из этих вариантов мог привести к гибели, но к гибели в бою. Но, ужасная дырка в голове инструктора политотдела произвела на Т. Г. Смолина настолько сильное впечатление, он ничего не успел или не смог сделать, а сдался и остался жить.

Могилев, обойденный с флангов наступающими немецкими группировками, удерживался до конца июля 1941 года. В результате боев 20–23 июля противник сумел расчленить надвое оборонявшиеся здесь части 61-го стрелкового и 20-го механизированного корпусов. Занимавшая позиции у самого Могилева 172-я дивизия оказалась отрезанной от основных сил корпуса и заперта в городе. Командование 61-го стрелкового и 20-го механизированного корпусов никаких попыток по деблокированию отрезанной в Могилеве дивизии так и не предприняло. Стало очевидно, что в такой ситуации город удерживать не имеет смысла, и единственным выходом из положения представлялся только прорыв на восток. Дальнейшее промедление могло привести к катастрофе и полному уничтожению оборонявшейся группировки.

Утром 26 июля командир 61-го корпуса генерал Ф. А. Бакунин собрал совещание командиров 20-го мехкорпуса, 110-й стрелковой, 210-й моторизованной и 26-й танковой дивизий. Было решено прорываться в общем направлении на Мстиславль – Рославль. Более детальную проработку плана поручили осуществить штабам соответствующих соединений под общим руководством начальника штаба 61-го корпуса подполковника А. Н. Корякова. Начало прорыва назначили на 27 июля. В авангарде должны были следовать части 20-го мехкорпуса, в арьергарде – 110-й дивизии [347, с. 159].

Вечером 25 июля в Могилеве из Москвы наконец-то получили разрешение на выход из окружения. Спешно в помещении школы № 11 было собрано совещание старшего комначсостава, но на него не смогли прибыть полковник Я. С. Слепокуров и командир сводного полка майор В. А. Катюшин. Полковник С. Ф. Кутепов предлагал прорываться на восток через Днепр, но против этого выступили артиллеристы, понимая, что в этом случае придется бросить всю материальную часть. Военком дивизии полковой комиссар Л. К. Черниченко предложил пробиваться на запад, а потом на юг в сторону Рогачева на соединение с 21-й армией. Этот вариант вряд ли ожидался противником и позволял лесами вывести часть артиллерии. После короткого обсуждения собравшиеся командиры одобрили второй вариант.

Частям, оборонявшемся на правом берегу Днепра, под общим командованием полковника С. Ф. Кутепова следовало сначала прорываться в юго-западном направлении вдоль Бобруйского шоссе и, далее, прибираясь вдоль Днепра, повернуть на восток. Следом за ним выходили управление дивизии и дивизионные части. Части, которые действовали на левобережье, под общим командованием подполковника А. В. Щеглова надлежало выходить в северном направлении. После преодоления обороны противника они также поворачивали на восток. Начало прорыва было назначено на 00 часов в ночь на 27 июля в полосе обороны 388-го полка. Прикрытие возлагалось на полк майора В. А. Катюшина. Раненых в количестве 3 800 человек предполагалось оставить в городе на попечении начальника дивизионного госпиталя военврача 2-го ранга В. П. Кузнецова.

В назначенное время боевые части покинули занимаемые позиции и их колонны стали стягиваться к месту прорыва. Но тут случилось непредвиденное: исчез полковник С. Ф. Кутепов вместе со своим штабом. Бывший командир 1-го батальона майор Н. Л. Волков вспоминал об этом: «Штаб полка находился от нас всего в сотне метров, и я послал туда командира пулеметной роты Анненкова. Он вернулся очень скоро и доложил, что в штабе никого нет. Я ему не поверил, потому что такого просто не могло быть. И отправился в штаб сам. Но там действительно никого не было. В двух землянках все было на своих местах, никаких следов борьбы или боя, но людей никого не было. Ничего не понимая, я вернулся в свой батальон».

Создалась сложная ситуация, так как только С. Ф. Кутепов и его штаб знали детали плана прорыва, а изменить его возможности уже не было. В расположение 388-го полка прибывали все новые стрелковые и артиллерийские части, и требовались быстрые и решительные действия.

Тогда генерал М. Т. Романов принял решение перенести направление прорыва и выступить вдоль Бобруйского шоссе. Возглавить колонну он поручило полковнику И. С. Мазалову. Только в 1.00 был дан сигнал.

Начало атаки оказалось для противника полной неожиданностью. Сравнительно легко удалось преодолеть передний край его обороны, но как только колонна стала вытягиваться на шоссе, она попала под шквальный огонь. Медлительные тягачи, тащившие за собой орудия артиллерийских полков, застревали, перегораживая дорогу другим автомашинам. Образовывались пробки, техника в которых стала отличной мишенью для противника. Стараясь выйти из-под обстрела, часть автомашин резко увеличила скорость, обгоняя впереди идущие пехотные подразделения. Те устремились вслед за ними. Организованный прорыв стал превращаться в паническое, никем не управляемое отступление. Доля вины за это лежала на военкоме дивизии полковом комиссаре Л. К. Черниченко, который вопреки приказу комдива, распорядился выводить всю, даже неисправную, материальную часть.

Генерал М. Т. Романов был вынужден лично наводить порядок, вновь организуя группы прикрытия и прорыва. Но время было уже упущено. Противник полностью оправился от неожиданности и стал стягивать дополнительные войска к месту прорыва. Этот маневр облегчался тем, что немцы сами планировал начать генеральный штурм Могилева 27 июля и под покровом темноты производили перегруппировку сил, подтягивали резервы к линии фронта. По сути дела, 172-й дивизии пришлось пробиваться через плотные боевые порядки изготовившегося к наступлению противника. К утру пробивавшиеся колонны были разгромлены и рассеяны.

При прорыве начальник штаба полковник А. И. Карпинский исчез из колонны, как предположили, он пропал без вести.

Тогда командование принял на себя военком Л. К. Черниченко. Он был молод, и не имел никакого практического боевого опыта. Поэтому неудивительно, что вместе того, чтобы уводить прорвавшихся вглубь леса, он приказал им занять оборону на его опушке. В последовавшем коротком бою часть этого отряда была уничтожена, остальные попали в плен. Комиссар Л. К. Черниченко пытался выйти вместе с военкомом 493-го артиллерийского полка Анпиловым в леса Глусского района, где они надеялись встретить партизан. Но вскоре комиссары потеряли друг друга, и во время прочесывания немцами леса раненый в ногу Л. К. Черниченко попал в плен [347, с. 171].

Сам генерал М. Т. Романов выступил в прорыв на бронеавтомобиле, следуя вместе колонной штаба дивизии, батальоном связи, медсанбатом за 388-м полком по Бобруйскому шоссе. По неизвестно причине колонна штаба отстала, и с рассветом командир 172-й дивизии остановил движение, чтобы осмотреться.

«– Замуровались в железной коробке, ничего не видно, боя не слышно. Нужно вылезать» [458, с. 14], – сказал он. Вскоре выяснилось, что противник, быстро придя в себя от неожиданности, предпринял контратаку и перерезал шоссе. Генерал М. Т. Романов приказал сформировать отряд, чтобы соединиться с основными силами. Сам он оставил бронемашину и пошел вслед за атакующей пехотой во главе группы из 4–5 человек. Вскоре они попали под обстрел: погиб комендант штаба дивизии, а сам генерал получил ранение в левое плечо. Боец Ю. М. Осинин отвел комдива в лес и сделал ему перевязку. К этому моменту около генерала уже никого не было.