Тоннель напоминал внутренности исполинской змеи, чуть чуть забиравшей вправо. «Может, он так и появился, – подумала Нилани. – Ползла себе гадина, но окаменела. А люди теперь пользуются». Мысль девушке понравилась. Так и надо было поступать с древностями – рационально. Вот только в кишках змей не встречается глаз. Ну, или Нилани никогда его не находила. Здесь же… Едва они спустились в мягкий полумрак, как на неё уставились слепые бельма. Десятки. Нет, сотни. На мгновение Нилани парализовал ужас. Но она тут же одёрнула себя: «Это же грибница». И действительно, из зловонного бурого компоста, которым были обмазаны округлые стены грота, торчали аккуратные белые шляпки. Девушка подумала, что никогда больше не будет есть соленья метроников. Ну… может быть, и будет, но только хорошенько прожарив перед употреблением!

А Ихи уже бежал впереди, указывая сразу во все стороны:

– Раньше поверху текла речка, но потом её осушили, ага. И сделали дыры, чтобы свет пустить. Для людей. Грибам не надо. Им темнота нравится. И запах.

– В грибах ты, похоже, разбираешься лучше, чем в фиалках, – поддразнила девушка.

Ихи смущённо замолчал. А Нилани задумалась. Раньше ей и в голову не приходило, что деревни могут различаться. Их учили иначе. Это древние вели странную жизнь, полную мелких проблем, раздиравших их общество на кусочки. А у современных людей задача одна – выжить. И решать её принято сообща. «Неважно, откуда родом наши предки. Эти места давно стёрты с карты, – до хрипоты повторяли капитан и боцман. – Новая заря уничтожила мир. Но сплавила нас в единый народ. Мы – сухопутные моряки. Мы – уцелевшие. Одна цель для всех и одни правила для каждого». В каком то смысле наличие юнговской рубашки Ихи подтверждало эти слова. Но всё остальное! Какие ещё странности ждут её впереди? Девушка едва ли могла себе представить.

Юнги – азартный народ. Стоило одному заявить, что он плавает быстрее всех, как пятеро других уже сталкивали хвастуна в воду и прыгали следом. В каких только спорах не участвовал Тарис в своей прошлой жизни: и кто ловчее лазает, и кто назовёт больше знаков, и даже кто быстрее съест горсть песка. Последним он не особенно гордился. Но даже тогда рвота отдавала сладостью победы.

Однако самым сложным из всех, пожалуй, было пари о тишине. Разговор тогда зашёл о том, может ли человек жить без слов. Конечно, недоростки месяцами только и делают, что лопочут да орут. Но у них мозг ещё мягкий и постоянно течёт из носа. А вот сколько способен продержаться нормальный сухопутный моряк, было неясно. Один день? Два? Слово за слово, дошли до пяти полных суток и сами испугались. Один только Тарис принял вызов. И начался кошмар.

Другие юнги из кожи вон лезли, пытаясь его разговорить. Боцман оттаскал за уши из за отказа отвечать на вопросы. Матери с перепугу послали за Ханорой. И только Нилани помогала. Она переводила взрослым его жесты и мычание. Но она же готовила отвар из рыбьих языков, который прописала знахарка. Тарис не совсем понимал, как к этому относиться. Однако Нилани улыбалась. И ему этого хватало. Юноша терпел пять дней. И только когда вышел срок – на закате, аккурат во время ужина, – он раскрыл рот, прокашлялся и потребовал свою награду. Юнги сложили перед ним все сладкие лепёшки. Тарис уже собирался слопать их все, но, увидев кислые лица друзей, объявил, что сегодня угощает. Главное, победа осталось за ним.

Итак, пять дней тишины. Это был рекорд. И вот теперь юноша был близок к тому, чтобы его побить. Поначалу это не казалось таким уж страшным. Тарис знал, что люди где то рядом. Над верхушками деревьев то и дело поднимались столбы дыма. Так жирно и стройно может гореть лишь приручённый огонь, а значит, неподалёку были лагеря или времянки. Тарис в любой момент мог бы сделать небольшой крюк и оказаться в гостеприимной компании. Но юноша не желал терять время. Хотя и пожалел об этом, когда последние следы цивилизации остались позади и одиночество взяло за сердце по настоящему. Тарис знал, что может прожить в молчании. Но куда сложнее оказалось обходиться без людей.

Тоска сводила с ума. В голосе ветра юноше чудились слова. В сплетении корней проступали очертания фигур. Из складок коры смотрели знакомые лица. Вот Ваймари. Он кривится, пока знахарка – единственная кому позволено менять судьбы – вписывает в его жизнь звание капитана. Знак сложный, но попросить о передышке – значит потерять лицо. Вот старик-боцман, рисующий на песке карту: серп обжитого мира, а вокруг рябь и волны – хаос уничтоженной вселенной. Вот Нук, с которым они вместе бегали к охотникам. Тарис ушёл раньше, чем услышал, что за судьбу тот попросил. И всё таки юноше не верилось, что его друг стал бы что то выдумывать. А значит, на дне итогов они обязательно поделятся историями о добыче.

Но чаще других юноше виделся знакомый девичий образ. Мягкие линии гибкого тела. Улыбка. Хитрые зелёные глаза. И резкие слова, сказанные при расставании.

Нилани постоянно твердила о магии и чудесах. В конце концов, она была ученицей знахарки. И о Тау тоже упоминала, как и любая другая девчонка. Но как давно она решила пойти по стопам искателей? Говорила ли об этом? Может быть, когда им было лет по десять-двенадцать. Однако в том возрасте он и сам хвалился, что однажды заколет копьём чудовище! Но не заявлять же его в качестве добычи! Юноша вздохнул. Если бы он только знал, что задумала его подруга, то нашёл бы способ её отговорить. Но Нилани просто не дала ему шанса. Почему? Этот вопрос острым камнем ворочался в его мозгу, не давая покоя.

Чтобы отвлечься, Тарис попробовал сосредоточиться на своей будущей добыче. Моа. Поговаривали, что в старом мире их сначала сожгли, а потом собрали заново из остатков лап и крови. Звучало бредово, но предки вытворяли вещи и похуже. Может, оттого мир и взорвался. Как бы там ни было, после новой зари большинство зверей вымерло. Однако моа повезло. Они приспособились и разбрелись по испорченным хаосом землям, воруя птичий храп и песни бабочек.

Тарис никогда не видел живого моа. Их туши попадали в деревню уже в виде гигантских шматов обескровленного мяса, завёрнутого в пряные листья. Попробовать их на вкус юноше пока не доводилось – такая пища только для людей с судьбой. Зато он отлично знал запах: бугристый, дразнящий, почти осязаемый.

– Я получу свой кусок, когда вернусь с победой, – бормотал Тарис, даже не замечая, что говорит вслух. – Наемся досыта. Или даже обожрусь.

И голос его казался чужеродным и лишним среди шелеста леса.

К вечеру шестого дня деревья поредели, освобождая место вывернутым наизнанку скалам – крепким снаружи и полым внутри. Их серые остовы казались похожими на слепленные вместе хижины со множеством слепых провалов. Такое жильё подошло бы летучим людям. Но их здесь не было. Они ушли, оставив город на растерзание лесу. На плоских вершинах скал уже успели вырасти деревья, и их гладкие белые корни спускались вниз, как сбежавшая из горшка каша.

«Плохое место», – подумал Тарис. Не стоит заходить сюда без причины. Но делать крюк юноша не собирался. Начертив на земле защитный знак, которому их учил боцман, и постучав по стволу сосны, он вошёл в древний город. И почти сразу услышал голос:

– Мы здесь.

Тарис вздрогнул и замер. Затем мотнул головой. Нет, это ветер. Или эхо. Или сон наяву. В таких местах людей не бывает. Но нет. Звук повторился вновь:

– Мы слышим.

Это определённо был голос. Живой. Человеческий. Юношу дёрнуло вперёд, словно рыбу на крючке. Как желудок после недели голодовки перекручивает от любой тяжёлой пищи, так и его одичавший мозг скрутила мысль: «Люди!». Может, заблудившийся пастух? Или брат-охотник из другой деревни? Да какая разница! Ему необходимо увидеть человека. Хотя бы мельком.

Тарис бросился вперёд. Каждый раз, когда голос затихал, горло его сжималось. Он боялся, что тот исчез навсегда. Однако голос неизменно возвращался. Говорила женщина. Нет, девушка. Сердце забилось быстрее. Неужели Нилани? Бред, конечно. Но… Почему бы судьбе не доставить её сюда? Это было бы правильно.