Слух привёл Тариса к полой скале, неотличимой от прочих. Но именно оттуда и шёл голос. Найдя подходящий разлом, ещё не полностью заросший корнями, юноша подпрыгнул и, подтянувшись на руках, забрался внутрь. Он оказался в сырой пещере с дырявым потолком, полной сталагмитов и куч перегноя, покрытых желтоватым налётом. Весь пол заливала стоячая вода. Дна видно не было. Это был риск, однако Тарис всё таки спрыгнул, по щиколотку погрузившись в жижу. Он огляделся, ожидая, когда голос прозвучит вновь. Но когда дождался, сердце его провалилось в желудок. «Говорившим» оказалось уродливое месиво из трубок, камней и кристаллов. Реликт из разряда болтучих божков. Он сохранился лучше тех, что стояли вокруг деревни. И разговаривал.

Тарис сплюнул. Такому зрелищу мог бы обрадоваться только слышатель. Те годами колдовали вокруг болтучих божков, приговаривая: «Пусть истуканов заставили замолчать в новую зарю, но это не значит, что они останутся немыми навечно». В конце концов, капитаны посовещались и, рассудив, что нечего здоровым людям просиживать целый день без дела, объявили судьбу слышателей бесполезной. А всё бесполезное должно быть изменено или отброшено. Старикам ещё разрешили доживать свой век, бормоча потерявшие силу заклинания, но брать подобную судьбу на дне решений запретили. После смерти последнего слышателя болтучих божков постигла судьба всех бесполезных реликтов: их разобрали на части и бросили гнить. Сильные сердца пошли на дань чудовищу, а железные элементы отправились в переплавку. Много позже в глухих местах острова отыскались божки, которые умели разговаривать. Но они несли такой бред, что возрождать судьбу слышателей не стали.

А между тем трубчатое существо устало нудило:

– Десять сорок пять. Десять восемнадцать. Мы ещё здесь. Мы слышим.

Оно повторяло это снова и снова, надеясь заманить в свои сети какого-нибудь идолопоклонника. Всё нутро Тариса заныло от разочарования. Как он мог принять это за человека? Как позволил себя обмануть? Неужели он всегда был таким идиотом? А голос всё не унимался:

– Десять сорок пять. Десять восемнадцать.

– Да заткнись ты уже, – юноша с досадой ткнул атлатлем в центр трубчатой массы. – Надоел!

Такой грубости божок не ожидал. Он осёкся на полуслове. Древнее тело накренилось, зловеще скрежеща суставами. Тарис отскочил и вынул дротик, готовясь к драке.

– Кто там? – икнул божок со смесью ужаса и радости.

Из его тела с шорохом вывалился серый многогранник и плюхнулся в воду. За ним последовал ещё один. И ещё.

– Ответьте! – требовал божок, заваливаясь набок. – Десять-девять. Дес с с-сять-дев-в вять.

Трубчатая масса сползла с пьедестала, утопив последние слова в грохоте и шипении. Пахнуло как из горшка с прокисшим супом, который пытаются разогреть на слишком жарких углях.

«Что за шутки?» – Тарис наклонился над обломками и опасливо поводил в них атлатлем:

– Ей?

Ни уговоров, ни требований больше не последовало. Зато среди мусора блеснула медовая искра. Это было любопытно. Юноша разгрёб ворох ороговевших верёвок, пока не показался гладкий овал. Камушек? Тарис осторожно вытащил находку и поднёс её к глазам. Сплюснутый кусочек янтаря, почти правильной формы. Внутри навсегда увязло диковинное насекомое. Больше всего оно походило на паучка с тучным тельцем. Но его хрупкие лапки причудливо ветвились, изгибаясь под прямыми углами, и каждая оканчивалась круглой присоской.

«Наверняка эта тварь жила ещё до зари, – подумал юноша. – Но как янтарь оказался так далеко от моря?». Впрочем, мысль эта тут же сменилось другой: «А ведь из него выйдет отличное украшение». В самый раз для упрямицы с нефритовым взглядом. В конце концов, что была их ссора? Глупость. Нилани просто перенервничала. Они оба справятся со своими заданиями и помирятся на празднике итогов. Тарис подарит ей вот этот камушек и как бы невзначай упомянет, что ходил к Ханоре смотреть древо наследия. И что они достаточно далеко друг от друга на его ветвях, чтобы рожать детей. Магия там или нет, а ей пойдут две-три линии кольца. Для начала. Тарис спрятал камушек за пояс.

«Может, он принесёт мне удачу», – подумал юноша. И оказался прав.

Царство полых скал осталось далеко позади. Вокруг снова сомкнулся лес, самый что ни на есть нормальный. Тарис повеселел – такое ему было больше по душе, чем реликты с их странностями.

Юноша пошёл вдоль оврага, вглядываясь в след на земле, как вдруг увидел кое-что покрупнее отпечатков звериных лапок. Низина была исчерчена параллельными полосами, глубоко прорезавшими землю. Оставлены они были не меньше дня назад, и из рытвин уже тянулись нежные зелёные побеги.

«Что это?» – подумал Тарис, подходя ближе. Он опустился на колени и приложил руку к отпечатку. Полоски оказались шириной с мизинец и длиной с две-три ладони. Сложно было представить форму лапы, способной оставить такое. И всё таки было в них нечто знакомое. Юноша призадумался. Когда он только учился выслеживать добычу, то приходил тренироваться на птичий двор. Выбрав свежий след, Тарис шёл по нему, стараясь отыскать оставившую его курицу. Получалось не всегда – несушек было слишком много. Они или затаптывали отпечатки, или перечёркивали их, роя землю в поисках червяков. Последние оставляли в жирной грязи полоски. Да, точно такие же, какие он сейчас видел перед собой. Только на порядок меньше.

«Ох, судьба милосердная, – подумал Тарис. – Неужели?».

Ошибки быть не могло – на островах жила только одна гигантская птица. Значит, его добыча близко. И судя по размеру следов, по ней будет нелегко промахнуться.

Первым, что Нилани увидела в подземной деревне, стали звёзды.

«Когда успела наступить ночь? – удивилась она. – И почему в созвездиях такой беспорядок?». Впрочем, тут же одёрнула себя. Ночь? Небо? Что за бред. Они находились под землёй – чтобы понять это, достаточно было вдохнуть поглубже. Воздух пах затхлостью и гнилью, как в погребе у плохого кладовщика.

Но откуда тогда огни? И – ради судьбы – почему они синие?

Нилани задрала голову и потянулась к тому, что показалось ей небом. Пальцев легонько коснулось нечто липкое и невесомое. Прозрачная нить. Девушка уцепилась за неё и потянула, но тут её обожгло, будто крапивой. Нилани отдёрнула руку. Фальшивые звёзды пришли в движение, встревоженно моргая. Минута и созвездия над её головой полностью перестроились.

– Это паучьи бабочки. Личинки то есть, – пояснил Ихи с такой гордостью, будто сам их вырастил. – Наши звёзды. Сияют ярче настоящих.

«Давненько он не бывал на поверхности», – подумала Нилани.

– Смотри не трогай их паутину, – продолжал мальчишка. – Они от этого психуют.

– Угу, – заверила девушка, посасывая пальцы.

Наконец, воздух сделался свежее, потянуло сквозняком.

«Воздуховоды», – догадалась Нилани и действительно заметила круглые отверстия в потолке и стенах. Из одних сочился далёкий солнечный свет. Другие доносили приглушенный гул и целый букет запахов: огонь, пот, запревшая еда.

Нилани понимала, что люди совсем рядом, но всё равно удивилась, когда очередной поворот вывел их на улицу. Узкой проход, оставленный между стеной и штабелем деревянных хибарок, был запружен народом. Сплошь светлокожие мужчины и женщины, покрытые красными знаками и закутанные в одежду. Впрочем, здесь это не казалось таким уж странным. Если паучьи бабочки и обеспечивали подземье светом, то вот тепла ему явно не хватало. Нилани зябко поёжилась.

– За мной! – крикнул ей Ихи, ныряя в толпу.

Девушке не оставалось ничего другого, кроме как последовать его примеру.

Юнга лавировал между людьми с лёгкостью, которая достигалась отточенной с детства привычкой. А вот Ниллани, чтобы поспеть за ним, пришлось постараться, расчищая дорогу локтями и извинениями. Девушка чувствовала, как острые взгляды метроников скользят по ней, вспарывая её загорелую кожу и пытаясь извлечь скрытые до поры знаки. Интересно, видят ли они неудачу? А если так, хватит ли их мыслей, чтобы напитать силой слова Ханоры? Щека всё ещё горела, хотя след от удара давно прошёл. Наверное, если позор всё таки оплетёт её, то начнётся он именно отсюда.