Сатурн уже стал обыденностью. Частью Камила, с которой он сблизился. Но не стал родным. Через ненастроенное длинное окно иллюминатор мир снаружи вращался, следую за вектором центрального диска Андана. Сатурн сменился непроглядным космос, усеянным звёздами, затем палящим Солнцем, чей свет гас в светофильтрах, вновь космос, возвращаясь к планетарной сфере. Вид совершил свой виток, пока одна роботизированная нога за другой не доставили его к иллюминатору. Он практически не чувствовал шага. Наверное, так даже лучше. Он понимал, насколько его тело повреждено, и, к тому же, он много кашлял, перебиваясь на неприятные позывы тошноты, которые подходили к горлу, но так и не решались переступить черту. Камил не мог даже повернуть своё туловище, двигаясь сугубо прямо. Поворачиваться ему помогал Павил, а протезы работали от команд, посылаемых через интерфейс девайса, на главном окне которого трёхмерная модель ноги показывала будущее движение.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Павил, когда они остановились. От окна их отделяла три метра.

— Чёртово вращение, — прокашлял Камил. — Можешь изображение иллюминатора выставить статичным?

— Я сделаю, — в помещение, минуя Вайсс, вошёл Леклерк. Его руки были засунуты в карманы его облегающих, но местами мешковатых, вакуумных штанов.

Вращение вселенной прекратилось, остановившись на Сатурне. Из-за наклона, свойственному положению Андана, свободно виделся гексоген шторма, бушующего на полюсе планеты.

— Я вроде велел сразу погрузить его в модуль. Как только придёт в себя, — Леклерк недовольно посмотрел на Вайсс.

— Это не займёт много времени. Несколько минут, — отдышался Камил.

— У тебя всё тело в переломах. Ты только день пробыл в медицинской секции. Тебе вообще нельзя двигаться. Как ты такое допустила? — Вайсс замялась под гнётом шефа.

— Спокойно, хорошо? Я хотел в последний раз полюбоваться здешними видами.

— Бао, — Леклерк отвернулся, связываясь с инженером через девайс. — Что с модулем? Ясно. — Он посмотрел на Камила. — У тебя три минуты, пока они донастраивают модуль.

— Отлично, — Камил упёрся на костыль. — Я знаю, как эта штука получает проклятый импульс. — Он свободной рукой махнул на изображение Сатурна. — Ответ был всё время перед нами. Мы его даже обговаривали при первом брифинге. Помните? Разговор зашёл о радиационном поясе. О низком, которой проходит между атмосферой планеты и кольцом D. Мы обсуждали, что его орбита проходит в пике низкого пояса Ван Аллена. Электроны, которые летят от звезды, поглощаются спутниками, когда пересекают магнитопаузу, поэтому и общие радиационные поля у Сатурна аномальны: по экватору меньше распределение электронвольт, чем по оси планеты. Но если электроны не долетают, то протоны свободно оседают в низшем слое. Здесь, — он кивнул на Сатурн, — у экватора. Мы уже думали об этом, но не додумались. Эти штуки у объекта, «крылья у коробки», похожие на присобаченные панели, действительно паруса. Но не электронные и не солнечные. А протонные. Конечно, идея протонного паруса не нова. Но она и не реализуема без мощного сверхпроводника, нам ещё неизвестного. Эти панели — это и есть тот самый сверхпроводник. У протона импульс в тысячу раз сильнее, чем у электрона. А если мы говорим про высокозаряженный в электронвольтах… — Камил потёр лоб. Он начинал потеть. — Конечно, речь идёт о материале, который бы так отлично использовал импульс заряженных частиц. Но наша начальная идея о асимметричности панелей, их угле и отражении была верна. Масса такого паруса пропорциональна радиусу. Хотя, думаю, здесь правильнее говорить о площади. И площадь захвата пропорциональна радиусу в квадрате. Панели должны состоять из какого-то плотного сверхпроводника. Плотнее в несколько раз гидрида лантана пятого поколения. Больше семнадцати грамм на сантиметр в кубе.

— Протонный парус — это ведь разновидность магнитного? — поправил Леклерк.

— Всё верно.

— Тогда как его проводники не перегорели в такой обстановке. На пике пояса? И ещё. Ты забыл уточнить, что напряженность такого поля будет пропорциональна силе тока.

— Верно, верно, — Камил закашлял. — Всё дело, что объект не использует ток. Я говорю про электричество. Он работает на другом механизме.

— Тогда как оно вообще работает? — Леклерк сложил руки на груди.

— Протонника, — Камил улыбнулся. — Это протонный ток. Всё осуществляется на заряженных протонах. Какая скорость протонов в вакууме? От трёхсот до семи сотен километров в секунду по Де Бройлю? Вот вам и разгон до двухсот сорока километров в час.

— Это ниже той скорости, которую мы можем развивать.

— Ведь у нас нет таких сверхпроводников. Я даже представить себе не могу, какие там магнитные поля и физические характеристики.

— Считаешь, что эта штука способно летать быстрее нашим самых быстрых космических аппаратов?

— Парадоксально, но я в этом практически уверен. Смотрите, у сверхпроводников есть ограничения по критическому напряжению. Но в теории, я думаю, если использовать только протонный проводник и протонное напряжение, то можно игнорировать разного вида законы, применимые к сопротивлению электронов. Силами гравитации, оказывающим влияние, можно пренебречь. А значит, что и силами ускорения. Такому механизму не страшно ионизирующее излучение. Он практически живёт в нём. Проводимость таких сверхпроводников может не зависеть от температуры.

— Тогда бы вокруг объекта было бы магнитное поле. Оно должно быть. И мы бы его видели.

— Оно есть, я уверен. Но только тогда, когда оно получает импульс. Я склонен считать, что в остальные периоды своей жизни оно находится в спячке. Это потенциальный новый вид технологий. Новый источник сверхпроводников и материалов.

— Но тогда и материал самой «коробки» должен быть, что? — Леклерк развёл руками. — Новым?

— У меня есть идея. Не знаю, как к ней отнесётся Тайлер, но слушайте. Существует особые состояние электронов, например, так называемый Вингеровский кристалл — система, у которой потенциальной энергии намного больше кинетической. Когда эти особые электроны находятся в равномерно в поле равномерно распределённого положительного заряда. Такой кристалл образуется при очень низких температурах, когда расстояние между электроном значительно больше боровского радиуса. Мы говорим про модель Нильса Бора. Представь, что у тебя есть коробка, а в ней лежат несколько прозрачных сфер. Внутри сфер лежал шары. Коробка ведь замкнутое пространство, так? И вот ты катаешь сферы туда-сюда, всё ок. Но затем сферы начинают увеличиваться в размере, а шары внутри сфер — нет. Свободного места становится всё меньше и меньше. По мере возрастания диаметра наступает такой момент, когда перемещение сферы становится затруднительным, а затем и вовсе невозможным. Сферы сжимают собой пространство внутри коробки. Там всё плотно забито. Процесс колебания затруднителен. Вот это и есть кристалл. Только в роли шара выступает электрон, а сфер — сила их отталкивания.

— Считаешь, что мы имеем перед собой кристаллическую систему с особыми состояниями протонов, только тоже подчиняющиеся боровоской интерпретации? Ведь протон не распадается? Только это протон…

— И как всё это связано с миллископическими чёрными дырами? — спросил Павил.

— Я не знаю. Это уже стоит узнать тебе, друг, — Камил улыбнулся. — Но боюсь, мы ещё не повзрослели для этого мира взрослых.

Часть 3. Время заката и расцвета

Экстренное собрание узкого круга Бао решил провести в закрытом складе, куда доступ был строго ограничен. Из левых присутствующих был только Тайлер. Леклерк, переступая порог титановой двери, скрытой за треугольными дверями шлюза в дальней секции стыковочного модуля, поднял руку, приветствуя ожидавших его инженеров.

— Чёрт, они послали сигнал.

— Я знаю, — подтвердил программист слова Бао. — Это не входило в планы, но всё же…