В сумраке нездешних теней скользила наездница, и ткань ее платья спадала складками, окутывая фигуру так, что ее очертания представлялись колышущимися сполохами чистого света. Безмятежная, прекрасная, незнающая горя и печалей, та, о красоте которой рыдали лютни менестрелей всего мира, и в честь которой слагали бессмертные оды о всех языках от края до края Триона — леди Норвен, дочь короля.

А потом картины рвались, растворяясь каплями дождя. И голос Арианны создавал новые причудливые видения, красочнее и живее самых изощренных и фантастических грез. Грозные махины гор обнимали клыкастыми стенами извилистую тайную тропу, вьющуюся по чернеющим костям холодной тверди. Под свинцовым небом, плюющимся снежной крупой, в одиночестве и отчаянии, с войны возвращался Астэр — воин короля, растоптанный, потерянный, утративший надежду…

— В жизни не слышал ничего прекраснее, — растроганно молвил Левеандил. На его ресницах блестели капли.

— Жаль, что нам не дано постичь слов, — согласился со старшим Рамендил.

— О, — потянул валларро Агроэлл, паривший в песенной неге. Он сидел напротив, — здесь, я смогу вам помочь, юные друзья.

— Вы говорите на агаль? — Вмешался в тихую беседу рыжеволосый Андреа.

— Нет, нет, что вы, — степенно покачал головой мудрый эльф, — уже тысячу лет никто не говорит на агаль. И не осталось тех, кто помнил говоривших. Я толкую о песне. Моя матушка любила эту песню, и однажды я спросил, о чем она. Это печальная история о дочери эльфийского короля и простом воине. Они повстречались на изломе лета в тиши густого леса. Норвен часто каталась на любимой лошади в тенях мохнатых дубов. Астэр возвращался домой и нес печальную весть о поражении. Он страдал, искал смерти, и не мог смириться с потерей друзей и братьев. Судьба свела их вместе случайно. Дева, светлая душой, излечила потерявшего надежду Астэра. Он полюбил ее всем сердцем. Она полюбила его. Но белые звезды Запада сияют не для всех, и не для всех поют Птицы Зари. Норвен знала, отец давно вынашивал планы выдать ее за сына короля победителя, чтобы уладить многовековой конфликт меж их государствами.

Агроэлл вздохнул. Арианна чарующе напевала.

— Они бежали в сумрак. Норвен не убоялась гнева отца, Астэр — кары короля. Их настигли у реки в час заката. Король был непреклонен. Он приказал казнить воина, а безутешную дочь вернул во дворец. Свадьба с сыном соседа стала неизбежной, но сердце принцессы было отдано ушедшему в Арву Антре. Она не пожелала жить в вечном горе и негасимой печали. В ночь перед свадьбой Норвен бросилась с высокой башни.

Струны тренькнули, песнь окончилась. По лицам эльфов бежали тени печали. Агроэлл грустно улыбнулся:

— О, нет, не печальтесь. Влюбленные не канули в бездну, не истаяли в сумерках потухшего на западе дня. Они встретились по ту сторону рассветов и закатов, в вечной весне эльфийского народа. Пораженный их самоотверженностью и преданностью Властелин Над Облаками отпустил их души на волю и они вознеслись в небеса, чтобы с тех пор уже не расставаться. Норвен и Астэр звезды нашего народа. Они вечно будут светить нам с небес.

Левеандил смахнул слезы и улыбнулся.

В камине стрельнуло смолянистое полено. Кто-то обронил ложку. Дзынь. Столовое серебро отскочило от паркета и замолкло. Из кухни послышались голоса кухарки и ее помощниц. Снаружи давно стояла ночь. Гудел раненным зверем ветер, нес зимние туманы на восток; над крышами властвовал мороз.

— Наполним кубки и выпьем за здравие молодых, — предложил Остин. Он встал и произнес нараспев: — За молодых!

Друзья поддержали:

— Золотых дней!

— Синего неба!

— Ясных путей…

— … до скончания веков!

Пожелания сыпались со всех сторон. И никто, кроме Эридана не заметил слез Арианны, сверкавших на ее щеках не дольше секунды. Он знал, сестра неспроста спела древнюю песнь на утраченном языке — во многом ее судьба была схожа с печальной участью Норвен, что предпочла сумеречный рассвет ярким звездам и прохладе живых ветров, только бы не стать женой нелюбимого.

Тонкие красивые пальцы девушки коснулись струн. Андреа улыбнулся, кивнул Арианне и тоже высек звуки из лютни. Пир заполнила теплая, светлая, греющая души надеждой кантата. Эльфы знали и любили ее. Чистые и высокие голоса зазвучали возвышенным хором:

Гелиополь, дом родной,

Чистый звездный Аллион

Призывает нас домой,

Город света золотой!

Правил им Лагоринор,

Правил мудрою рукой.

В свете пламенных зарниц

Полыхал его огонь!

Славою омыт король,

Утолял печаль и боль,

Мудрый лорд Лагоринор,

Государь земли Трион!

… Теплое вино приятно грело руку. Кубок почти опустел, и гранатовый нектар маслянисто поблескивал на донышке. Габриэл отвел взор от напитка — пред глазами простиралась весенняя ночь. Темный эльф стоял у дальнего окна, предпочитая не вслушиваться в слова Оды Прошлому.

Торжество тяготило парня, но не прийти он не мог — на пир его лично пригласил жених. Заняв место с краю стола, так, чтобы меньше выделяться в черных одеждах среди слепяще белоснежных, персиковых, светло-зеленых и нежно-голубых тонов, он все же не остался в тени. Большинство обитателей давно смирились с тем, что с ними бок о бок жило исчадие ночи, но были те, кто открыто его ненавидел.

Узрев воина, пришедшего разделить праздничную трапезу, несколько эльфов демонстративно встали и покинули зал. Главным среди недоброжелателей оказался лорд Одэрэк Серый Аист. Люка и Остин только махнули рукой:

— Демон с ними, пусть идут, они в приюте без году неделя, а тебе мы многим обязаны, останься.

Габриэл остался, но сердцем жалел. Нет, не радость и счастье сородичей причиняли ему боль. Пронзительная музыка — краше луноликой Иссиль, и песни — острее стали закаленных клинков внезапно растревожили в душе старые раны и переполнили сердце темной тоской. Среди смеха и шелеста множества голосов он вдруг ощутил себя одиноким, как никогда. Непривычная слабость и отчаяние овладели им, напомнив о горькой участи изгнанника, обездоленного, лишенного дома, проклинаемого народом. Габриэл привалился плечом к стене и стиснул пальцами отделанную резьбой ножку кубка. Светлые эльфы даже не догадывались что точило его душу, что грызло сердце и разъедало разум отравой. А, может, попросту не хотели знать всех тайн темной сути их нового, такого ценного союзника.

От тяжелых алых штор, водопадами спадавших от карниза веяло морозной свежестью. Окно подрагивало, снося грозные удары горного ветра. Там, в уличной полутьме серебрились очертания внутреннего двора: фонтан, край беседки, скамеечка с резной спинкой и часть каменной стены вдалеке. За спиной в рыдании арфы и детском смехе пел эльфийских хор.

Скривившись в горькой, неутешительной улыбке, он одним глотком допил вино и поставил кубок на подоконник. Выскользнув с праздника отблеском тени, Габриэл не узнал, что после песни эльфы пустились в пляс и закружились в хороводах; ибо если рожденным тьмой подземелий не было равных в искусстве войны, то рожденным светом солнца не было равных в искусстве песни и танца.

Белый месяц прожигал облака косыми лучами. В просветах туманов виднелись заметенные снегом ущелья и долины, отроги гор и поросшие лесом крутые холмы, переходившие в скалистые гребни и неприступные склоны, выбеленные контурами горных троп.

Мьямер долго рассматривал красоты печального края, но легкий шорох шагов сообщил ему о приближении сородича. Он выпрямился, рука сама потянулась к колчану со стрелами, но тут же соскользнула.

— Лорд Габриэл? — Дозорный искренне удивился. — Что-то случилось?

Габриэл покачал головой и, застыв в мутном блеске настенного факела, сказал:

— Ступай в замок, Мьямер. И ты Самаэл. До рассвета южную стену возьму на себя.

— Кто отдал приказ…

— Никто, — оборвал воин. — Идите к остальным и празднуйте.

— Так нельзя, — хмуро заметил Самаэл. — Запрещено покидать пост.

— Если вы о командире, лорд Остин не будет против, — заверил парень. — Я сам с ним объяснюсь.