— На колени. Мешок долой.

С городских стен сорвался дружный вопль. Одни зашипели, иные отвернулись, третьи не сдержали крика.

— Нет, — хрипнул Эридан, уткнувшись в плечо Арианны. Его пальцы свело как от боли.

Девушка прижала руки к вспыхнувшим щекам и не в силах смотреть, тут же зажмурилась.

Справа ошеломленно шептались. Слева сыпали бранью.

— Так он жив? — Выдохнул Остин.

Они-то считали, он давно сгинул в Ночной Стране и смирились с его потерей.

А он жив?!

— Вот он, ваш предводитель! Ваша надежда! Ваш Вестник Рассвета! Любуйтесь! — Яростно крикнув в тишину, король схватил пленника за хвост и оттянул голову, чтобы эльфы лучше рассмотрели лицо.

Защитникам Гелиополя этого не требовалось. Они и так узнали в изувеченной и истощенной тени Габриэла, сына Бриэлона. Его глаза были скрыты повязкой, стянутой узлом на затылке. По бледным, впалым щекам, обрамленным сапфировыми локонами, струилась кровь. Бескровные, пересохшие губы растрескались. На шее багровел воспаленный след от ошейника. Края рубахи расходились и на груди и предплечьях синели кровоподтеки и ссадины.

Брегон отпустил волосы и парень немедля рухнул на доски в остром лязге цепей. Видно, его сознание томилось на границе яви и забытья, и он не осознавал, где он и что с ним происходит. А, может, вовсе пребывал в тяжелом беспамятстве после побоев и пыток.

— Вы отобрали у меня корону и трон! Я убью вашего избранника у вас на глазах! Это вам мое возмездие!

Лишь побывав в темноте, узнаешь, как ярок солнечный свет

(Х. Цзычен)

Его знобило, как от порывов пронизывающего ветра. Ледяная боль сжимала сердце, перехватывала дыханье и разрывала каждую клеточку искалеченного тела. В ночном бреду чудились ожившие тени, что пытались его задушить; он срывался в бездонные колодцы, полные мрака и захлебывался в горечи мертвых вод; чуял опаляющий зной зла, затаившийся за неприступными стенами Ночной Страны, и слышал их губительный зов.

— Габриэл, вернись… Освободи нас…

Он дернулся и проснулся. Попытался пошевелить рукой — она в цепях, вторая тоже. Шевельнул головой и вздрогнул от боли — шею оцарапали заостренные шипы. Постарался открыть глаза — не смог, их стягивала тугая повязка. На щеках мокро. Слезы. Нет, липкая подстывшая кровь. Он ослеп? Ах, да…

Воспоминания пронеслись черно-белым калейдоскопом. Подгорная тропа и Ноэл Песнь Скорби. Изломы Эндов и Полуночный Путь, подсвечный тусклыми факелами. Схватка с Брегоном у Врат Разделения Душ и… Габриэл дернулся — Звездочет трижды ударил его кинжалом, перед тем, как издохнуть в том мраке, — теперь понятно, почему рубаха облепила горящую спину, а он сидит в вязкой луже собственной крови.

Воин безнадежно вздохнул — он-то надеялся, что давно на пути к Последним Вратам, а Иссиль опять вернула его в жестокий, беспощадный подлунный мир. Как он устал. Когда все это закончится.

Пахло сыростью и железом. Монотонно гудели доски. Совсем близко горланили на орочьем наречье аноттэ, топали тяжелые сапоги. Сбоку потрескивало жаркое пламя. Он в тюрьме, и скорее всего в корабельной. За бортами отчетливо хрипел свирепый голос неба, в узкие подпотолочные окна лучился слабый полуденный свет.

Преодолев жгучую волну боли, он медленно прислонился к стене и…

Раздался стон. Отчетливый, жалобный стон. Пальцы Габриэла похолодели. Он здесь не один? Левее зажурчали кандалы. И снова грустный, горький стон. А после тихий голосок забормотал на шеере — языке Либера. Возле него фавн, понял темный эльф.

Будто почуяв, что к исчадию вернулось сознание, тот перешел на всеобщий:

— У меня был дом. И дружная семья… — всхлип, лязг цепей. — С рассветом мы уходили на виноградные поля и трудились там до первых звезд. Выращивали красные и розовые сорта винограда. Готовили вино. «Сан-Гриал», «Ласточкино гнездо», «Штоф'Икем» — вот фирменные марки нашего семейства. Слышали о таких? — Печальный вздох. — Конечно, нет. Знаю, что до всем известного «Клэт де Ви» им далеко, но… — скорбное вытье, — я любил свой до-ом, свое ремесло-о. Понимаете, люби-ил…

Шерл не отвечал.

Фавн, в общем-то, не ждал. Знал, что темный слишком слаб и измучен для разговоров.

— По вечерам мы собирались у горящего камина. Попивали розовое вино и пели песни. — Сдавленный стон, шорох кандалов. — А потом нас атаковала армия Умбера Кривоносого… Они прошлись по Либеру огнем и мечом. Плодородные поля с виноградниками, изобильные леса и звонкие, вьющиеся реки обратилась в пылающие руины. Мою семью убили… — Долгий всхлип, втягивание носом. — Я сбежал, побирался. Сначала по Агре, потом попал в Зенн. Меня мучали голод и болезни. Я больше не верил в спасение. И тут меня заметил господин. — Долгое рыданье в ладони. — Он спас меня. Увез в Орх'Дуруд. Обещал заботится, а сам обманул!

Фавн уткнулся в ладони и глухо зарыдал.

Габриэл разлепил сухие губы, чтобы спросить его имя, но не хватило сил.

— Обману-ул, — повторил юный жалобщик, звонко бряцая цепями.

Темный эльф чуть слышно выдохнул. Фавн замолчал, явно прислушиваясь.

— Вы слышите меня, господин? — Забряцали кандалы. Похоже, он мотал головой, проверяя, не подслушивают ли за дверью, — вас схватили у Врат Разделения Душ. Без сознания. Меня тоже. Мы на корабле. Нас куда-то везут. Не уверен, но говорили о каком-то Городе Солнца.

Воин не двигался.

— Только не умирайте, — взмолился фавн. — Не оставляйте меня одного. Мне очень страшно…

Габриэл попытался ответить, но беспощадные сумерки опутали его истекающее кровью тело и изнывающее в агонии сознание. Под горестные мольбы сокамерника он провалился в пустоту.

… Лунный луч соскользнул на пленника, осветив затылок холодным серебром. Темный эльф вдруг хрипло вздохнул и поднял голову, слипшиеся от крови и пота волосы колыхнулись.

— Господин, — позвал Хогет.

Габриэл откинул голову, прислоняясь к склизкой стене.

— Они идут, господин.

И-за дубовой двери, крепко-накрепко запертой засовами по ту сторону, слышались тяжелые шаги. Окошко, прорезанное в дубовой двери, откинулось.

— Эй, ты!

Шерл не шелохнулся. Освещенное лунным светом лицо, залитое кровью, походило на маску, высеченную из снежного мрамора, без тени эмоций, без отблеска чувств, без признаков жизни.

Пришедшие орки перепугались, в голосе одного послышалась хриплая дрожь:

— Открывай! Его Величество нас живьем закопает, если он подохнет до поединка.

Хогет нервно сглотнул. Темный эльф был равнодушно молчалив. Лунный луч чуть сдвинулся и его сияющий облик поглотил тюремный сумрак.

— Господин, — пискнул фавн, когда дубовая дверь, окованная пластинами железа, со скрипом распахнулась и в камеру ввалились наемники из орков.

Один из них ткнул воина в бок носком сапога, обитым металлом.

— Эй, исчадие, давай, просыпайся!

— Оставьте его, — зарычал Хогет и схлопотал оплеуху.

— Не лезь!

Опрокинувшись на пол, он отполз в противоположный угол и сжался в комок. Из носа потекло. Открывшаяся на предплечье рана прыснула кровью.

Меж тем орки подхватили изгнанника под локти и рывком поставили на холодный пол. Цепи хищно зашелестели, а ошейник оцарапал шею. Он поморщился и глухо зарычал от боли.

— Пшел, — приказал солдат, когда цепи были вырваны из гнезд и перехвачены его и рукой сослуживца.

Габриэл повиновался и, пошатываясь, вышел в коридор; по холодным тюремным плитам за ним тянулся кровавый след. Хогет проводил его глазами, полными слез, и зарылся в почерневшие от грязи ладони. Он не чаял более увидеть юного эльфа из народа Сумерек. Потому как был абсолютно уверен — ему и самому осталось недолго.

… В лицо ударил сырой, спертый воздух трюмных переходов. Под ногами что-то с визгом разбегалось. Судя по запаху — откормленные стаи крыс. Звонко капала вода.

Пятерня в металлической перчатке толкнула его в спину.

— Сюда.

Габриэл через силу сдержал стон — орк задел рану, оставленную кинжалом Звездочета, — а после почувствовал, что силы на исходе. Головокружение усиливалось. Ноги едва ему повиновались, еще несколько шагов и он упадет.