Эльфы переглянулись и даже растерялись.

— Не тянет на праздник? — Бровь Габриэла поползла вверх.

— Тянет, конечно, — со вздохом признался Мьямер, бросив жадный взгляд на косые полосы света, отброшенные из окон гостиной.

— Так чего вы ждете?

— Спасибо, — расцветая, откланялся он.

Темный махнул рукой и, развернувшись к парапету, упал на него локтями. Налетел порыв ветра, колыхнул полы зимнего плаща, бросил собранные за спиной волосы на правое плечо, атласная лента взблеснула искрой. Ночь еще даже не перевалила за полночь, так что стоять на стене в одиночестве предстояло очень и очень долго.

— Господин, — Мьямер обернулся на полпути к лестнице. — Мы кое-что видели.

Габриэл повернул голову, глаза залились серебристым огнем.

— Около трех часов назад из кухни кое-кто вышел и прошел к восточной кладке. Там, еще потайной ход расположен на случай беды или бегства, помните? Так вот, этот кое-кто ушел туда и пропал. Мы решили шпион. Но через минуту к нему присоединилась неизвестная леди. Они пробыли около стены час и вернулись в замок тем же путем. Считаете, это важно?

— Видели лицо? — Шерл был предельно собран и насторожен.

— Да. Это Одэрэк, — Самаэл назвал имя из-за спины сослуживца.

— Лица женщины мы не видели, — добавил Мьямер.

Темный эльф ненадолго задумался и стальной отблеск в глазах подернулся матовым светом.

— Мы доложим Остину утром.

Габриэл покачал головой:

— Он завален заботами и делами приюта. Не беспокойте его понапрасну. Я сам все выясню. Благодарю за откровенность.

Мьямер и Самаэл поклонились и скрылись на лестнице; их ждало веселье до утра, молодого шерла — лишь ночной холод и свист ледяного ветра в снежной тишине.

На западе горел Лев. Созвездие выползло из-за крутых изломов несколько ночей назад, затмив яркостью все иные звезды. Всю зиму гордое творение небес скрывали макушки Драконовых горы, весной небо изменило угол наклона и с запада и севера поползли неизвестные доселе искры золота, янтаря и изумрудов.

Лев — символ доблести и мужества надолго приковал внимание темного эльфа, отражаясь в бездонной черноте его огромных печальных глаз.

Неожиданно Габриэлу вспомнилась старая притча из Хроники «О блуждании звезд» мудреца Палио Элдарима «Лев — предвестник ветра перемен». Она гласила: знак, сиявший раз в тысячу лет, непременно сметает прошлый миропорядок и устанавливает новый, пронеся мир через чреду испытания, боли и крови. Эльф недобро усмехнулся: все вокруг и так стремительно катилось в чертову бездну, будто наступили последние времена, и потому явления Льва его отнюдь не обрадовало.

Но, рассудил он здраво, если миру предначертано познать боль преобразования и пройти сквозь очищающее пламя, чтобы возродиться из пепла, подобно вечно живущему фениксу, ни смертные, ни бессмертные помешать этому, все одно, не в силах…

— Наскучил праздник? — Вопрос Габриэла улетел в темноту.

Минуло меньше минуты, прежде чем в круг факельного света выступил лучник с колчаном стрел и луком за спиной.

— Нет, — обманул Эллион. — Ну, может, немного, — уже честнее признал он. — Видел бы ты, как ликуют Мьямер и Самаэл. То, что ты сделал очень благородно.

— Я ничего не сделал, — пожал плечом темный, продолжая глядеть в звездное небо.

— Пусть так, — зло буркнул Эллион. Желание Габриэла казаться хуже, чем он есть и не признавать этого, с недавних пор стало сильно раздражать эбертрейльца. Интересно, все темные такие упрямые или к ним попал особенно упрямый гордец.

— Остин прислал?

— Нет. — Эллион тоже облокотился о парапет.

Небо, засыпанное крупными, как огни далеких костров, звездами в первый миг ослепило его.

— Опасаешься доверять мне стену? — Язвительно усмехнулся Габриэл.

— Опасаюсь, — хмыкнул лучник.

Парень повернул голову, бросив на него хмурый взгляд. Недоверие оскорбило его — тонкие губы чуть дрогнули, но ледяная выдержка уберегла от соблазна оскорбить Эллиона в ответ.

— Опасаюсь, — снова повторил лучник, — и за стену, и за тебя.

На этот раз взгляд стал удивленный. Эбертрейлец невозмутимо сказал:

— Думал, не замечу, что ты ушел сменить их? Думал, отделался от меня? Не дождешься.

Гнев испарился и Габриэл сдержанно улыбнулся. Холодная мартовская ночь ждала впереди уже не одного, но двоих дозорных-напарников.

* * *

— Лорд Остин, я поражаюсь вашей беспечности! Как вы не видите… простите, одним глазом, что этот темный опасен. Очень опасен! Вы слишком прониклись к нему. И все остальные в вашем благословенном приюте! Вы называете исчадие ночи союзником. Ставите в ночные дозоры. Приглашаете на свадебный пир! Вместе сражаетесь! Откройте… глаз, пока не поздно! Все это не спасет вас, когда он решит, что игра в доброго господина окончена и призовет сюда шайку, которую они величают «элитными войсками»! Лорд Остин, одумайтесь! Отдайте приказ об аресте и мои воины немедля скрутят подлого обманщика по рукам и ногам и выбьют из него признание! Слышал, он еще носит бинты под одеждой и до конца не оправился от ран? Это замечательно! Против тридцати моих лучших мечников ему не продержаться! Его давно пора посадить на цепь!

Остин слушал Одэрэка, склонившись над столом, заваленным бумагами. Валларро метался по кабинету, как зверь в клетке — мерцавшие светильники клонили пламя влево, валларро проносился назад, и фитили роняли огни вправо, а через миг, вновь ложились влево.

Эта игра света порядком утомила владетеля Ательстанда — писчее перо, зажатое меж пальцев, надломилось и упало двумя равными половинками. Хруст заставил Одэрэка закрыть рот и остановиться. В кабинете, наконец, воцарилось ровное мерцание.

— Что это значит? — Рассердился владыка павшего Эмин Элэма.

Остин поднял голову и сверкнул серым глазом, потом медленно расправил плечи и встал. Мало кто видел его в гневе, потому Одэрэк не сразу распознал, что серебристого отлива лицо искажено гримасой ярости.

Из коридора донесся топот. Громче. Громче. Послышался рык Мардреда и дверь распахнулась. Зеленая лысая голова огра всунулась в кабинет:

— Лорд Остин, я… э… вижу, не вовремя. Попозже зайду.

Створка шумно захлопнулась. Стало тихо.

— Лорд Остин, вы согласны со мной? — Начал Одэрэк. — Мне отдать приказ о немедленном аресте темного?

Все началось на рассвете. После завтрака в кабинет Остина заглянул Хегельдер и поведал о случившемся на заднем дворе.

— Один из солнечных, пришедший из Эмин Элэма недели четыре назад вместе с Одэрэком Серый Аист, случайно столкнул ученика Габриэла из седла. Самого младшенького Брэма, — рассказывал советник.

Случайно ли, Остин в этом сомневался.

— Брэм не стерпел и ответил эминэлэмцу тем же. Завязалась потасовка. К эминэлэмцу подоспели товарищи. К Брэму тоже. У конюшен началась драка.

Остин вздохнул — эльфы редко ведут себя низко, подобно вспыльчивым оркам или кровожадным гоблинам, и еще реже затевают ссоры, а тем более льют кровь сородичей, но порой, если юные горячие сердца угнетены утратами и навалившимися бедами, такое случается.

— Друзей Брэма оказалось больше и они, — Хегельдер запнулся, подбирая слово, — наваляли пятерым эминэлэмцам. Те посчитали себя оскорбленной стороной и вызвали Брэма и еще одного — Элфера на поединок. Вот тут вмешались Лекс и Эридан.

Остин наклонил голову:

— А эти паршивцы зачем влезли?

— Так они кулаками махали побольше других, — рассмеялся Хегельдер, — да только эминэлэмцы побоялись вызвать противников посильнее и постарше, и вызвали младших. Естественно, Лекс и Эридан такого не стерпели и обозвали их трусами. Эминэлэмцы страшно оскорбились. Они отказались от битвы с Брэмом и Элфером, и вызвали Лекса и Эридана, обещав унизить учеников Габриэла на глазах всего замка.

Остин качал головой, вороша бумаги.

— А каким боком в историю вплели темного?

Хегельдер пожал плечом и откинулся на спинку:

— Так Одэрэк виновником случившегося объявил Габриэла. Во всеуслышание заявил, что исчадие ночи опасно, что своих учеников он превратил в сущих дикарей, что ему нельзя доверять обучение детей и еще…